Анатоль Имерманис - Смерть под зонтом

Хуго Александер благоговейно вынул две необычного вида шкатулки. Одну из них отпер ключом, хранившимся в ящике письменного стола, и, не скупясь на комментарии, стал вытаскивать на свет божий пожелтевшие от времени бумаги. Делал он это с таким торжественным выражением лица, словно то были драгоценные камни.

Все документы оказались так или иначе связаны с историей Александрии. С особым волнением познакомил он меня с проповедями Иеремии Александера, написанными им собственноручно, к тому же гусиным пером.

Только теперь я как следует разглядел владельца коллекции. Сухощавый, гладко выбритый, с большими стеклами очков в простой металлической оправе на длинном утином носу, он, по-моему, занимался не своим делом. Ему куда больше пристало бы быть архивариусом, нежели владельцем мотеля. Его тонкие узловатые пальцы как бы ожили, я бы сказал, даже одухотворились, когда Хуго Александер, сопровождая выразительными междометиями каждый новый документ, стал раскладывать свои манускрипты на столе. Обгрызенные мышами края, чернила, которым время придало фиолетово-зеленоватый тон, – все свидетельствовало о том, что иным бумагам не менее сотни лет.

Хуго Александер, словно извиняясь, улыбнулся:

– В нашем городе все что-нибудь да коллекционируют. Иначе хоть помри от скуки. Басани, пусть он и бывший гангстер, целое состояние потратил на скульптуры…

С интересом осмотрел шкатулку. Ее медную поверхность покрывала многолетняя патина цвета болотного мха. Патина покрывала и ножки шкатулки – крылатых медных херувимов, на плечах которых покоился ящичек.

– Это семейная реликвия, – пояснил гостеприимный хозяин. – В десяти таких шкатулках Иеремия Александер хранил свое святое писание, которое весьма отличалось от канонического.

Вторую шкатулку Хуго Александер открыл с еще большим благоговением. В ней лежали свитки, их возраст был значительно старше остальных документов. На ткани – так показалось мне – выстроились буквы, напоминавшие иероглифы.

– Что за странный материал! – невольно воскликнул я.

– Это папирус! Буквы – древнееврейские.

– Да? – не мог я не удивиться. – Вы не станете ведь утверждать, что Александрия существовала еще во времена царя Соломона?

– Отнюдь нет! – улыбнулся Хуго Александер. – И все же эти документы непосредственно связаны с историей нашего города. Это личные письма. Адресат неизвестен. Что же касается отправителя, то, по твердому убеждению Иеремии Александера, им был не кто иной, как сам Иисус Христос.

– Фантастика! – Я рассмеялся, но решил, что эти свитки обязательно займут в моем фильме соответствующее место.

Это была не только экзотика, на редкость красочная в своей наивности легенда. Свитки представляли собой квинтэссенцию Александрии, в том числе и своеобразного ее юмора. Я начинал понимать, отчего Пророк со своей долгогривой паствой бросил якорь именно здесь, а не в каком-либо ином месте.

Город, где период дождей напоминает одну из десяти казней египетских, где озеро, некогда столь богатое ценной рыбой, превратилось в вонючую лужу, мог и впрямь заставить кого-то поверить в существование мстительного и гневного бога.

– Причина этой веры – не столько фантазия, сколько недостаточное образование, – улыбнулся хозяин мотеля. – Иеремия Александер и не слыхивал, что в отличие от Египта, в Палестине, где, по Новому Завету, жил Христос, применяли не папирус, а пергамент. Без сомнения, это подделка. Но рукопись все же насчитывает, по-моему, добрую тысячу лет. Ионатан Крюдешанк предложил мне за нее десять тысяч. Вдумайтесь только, он, как и Иеремия Александер, убежден, что письма действительно написал Христос. Знаете почему? В одном письме говорится: «Я приду во второй раз, но люди снова меня отринут. Только мое третье пришествие положит начало царствию небесному на земле. Тогда каждому воздастся за его грехи, лишь горстка избранных спасется от гибели».

– Похоже, третье пришествие должно совпасть с третьей мировой войной, – сыронизировал я.

– Пророк вовсе не думает так. Тотчас после появления в Александрии он посетил меня, пожелав познакомиться с письмами, о которых был наслышан. То место, где речь идет о наказании грешников, Пророк относит к нашим дням.

– Значит, здесь и коренится его теория о том, что людей надо уничтожать, ибо они сами обрекли себя на это? Не кажется ли вам, что он избрал Александрию местом своего пребывания именно из-за этих писем? – рассуждал я.