Виктор Пронин - Смерть президента

— Ты хочешь сказать, что я не смогу дать им достойную жизнь, не смогу изменить их жизнь к лучшему?

— Не сможешь, — твердо сказал Цернциц, — и никто не сможет. Они и не стремятся к достойной жизни. Она им не под силу. Да, Аркадий, да. Для достойной жизни нужны духовные силы, физические силы, требуются стремление, тщеславие, любовь, ненависть! Ничего этого у них нет. Все эти свои качества они израсходовали… Могу сказать тебе больше…

Шум за спиной заставил Цернцица обернуться — в раскрытую дверь вошли несколько человек. Пыёлдин догадался, что эти люди из накопителя — бледные, сгорбленные, больные. Но все трезвы, умыты, взгляды тверды. Старик, заросший белой щетиной, шагнул вперед, но пошатнулся от слабости, и лицо его покрылось испариной. Его подхватили, он удержался на ногах, поднял голову.

— Каша, — сказал он. — Послушай… Только что передали по ящику, — старик слабым движением руки указал на экран телевизора. — Только что передали…

— Знаю.

— Они ничего не поняли, Каша, — продолжал старик. — И не поймут, пока всему миру, всем этим сытым и трусливым не покажут новую гору мяса и костей. Пока не потечет из-под этой кучи свежая кровь. Ты меня понял?

— Да, — кивнул Пыёлдин, побледневший от картины, которую нарисовал старик.

— Пусть они получат свою кучу мяса, Каша.

— Он сомневается, — сказал Цернциц. — Он не уверен, что так и нужно поступить.

— Не сомневайся, Каша, — продолжал старик. — Если ты не сбросишь меня сегодня, завтра тебе придется сбрасывать мой холодный труп. Из него не потечет дымящаяся кровь. Из него потечет моча и говно. Мне бы этого не хотелось. Пусть уж лучше будет кровь, Каша.

Пыёлдин молчал.

— Ночь светла, — продолжал старик. — В небе луна… И звезды… Звезды размером с мой кулак. — Старик поднял руку и посмотрел на свой кулачок. — Наш последний путь по коридору залит лунным светом… Мы уйдем в ночь, Каша. Мы уйдем в ночь. Пусть каждый, глядя на нашу кучу мяса, представит и себя там, в общей куче. Это отрезвляет.

— От чего? — спросил Пыёлдин.

— От заблуждений. От очень многих заблуждений отрезвляет и избавляет. Давно сказано… Дело прочно, когда под ним струится кровь. Пусть она струится, Каша… Мы уходим. Не мешай нам.

— Сколько вас?

— Не знаю… Да и тебе не надо этого знать. Уйдем и уйдем. Внизу посчитают. — Старик улыбнулся, показав пару оставшихся зубов. — И потом… Я грешен, Каша, я грешен. И многие из нас грешны… А этот ночной полет что-то с нас снимет… И приземлимся мы немного чище, чем стоим сейчас перед тобой… Прощай, Каша. Не отступай. Об одном просим — не отступай.

Старик помолчал, но, так и не добавив ни слова, повернулся и первым вышел из кабинета. За ним потянулись и остальные.

Пыёлдин тоже вышел в коридор.

Весь проход к дыре действительно был залит лунным светом. От картины, которую увидел Пыёлдин, брала оторопь. По проходу медленно, молча шли люди, доходили до самого края и исчезали. С того места, где остановился Пыёлдин, не было видно, что с ними происходило дальше — взмывали ли они вверх, проваливались вниз или растворялись в голубоватом свечении неба. В их молчании было что-то жутковатое. Небритые, больные, в язвах, бинтах, они лишь кротко взглядывали на Пыёлдина и проходили мимо.

Странное, мистическое единство охватило этих людей, и в какой-то момент Пыёлдин вдруг почувствовал, что и его втягивает в сумрачный коридор, почувствовал, что ему нестерпимо хочется присоединиться к бывшим людям и вместе с ними исчезнуть, раствориться в лунном свете. Не совладав с собой, Пыёлдин шагнул вперед, пытаясь стать в скорбную очередь, но Цернциц развернул его и затолкал в кабинет. Лишь оказавшись в глубоком кресле, Пыёлдин осознал, какой опасности избежал.

— Значит, и так бывает, — не столько произнес, сколько выдохнул он.

— Все бывает, — отозвался Цернциц. — Но вовсе не обязательно во всем участвовать. Достаточно того, что ты стал президентом… Это не менее опасно.

— Представляю, как там, внизу, операторы выискивают кадры, — проговорил Пыёлдин. — Такой кучи мяса они еще не получали…

— Вот и получили, — усмехнулся Цернциц. — Это твой ответ. Пусть думают. Знаешь, какой перезвон сейчас стоит… Все эти Джоны-Шмоны, Биллы-Шмиллы звонят Бобу-Шмобу, он звонит им, заседают советники, помощники, министры…

— Шкурой чуешь?

— Чую. Но я с тобой. И Анжелика с нами.

— Да, — сказала красавица. — Я с вами. Что бы ни случилось.

— Случится, — заверил Цернциц. — Это я вам обещаю. Обязательно случится. И очень скоро.