Кирилл Черкизов - Пепел и страховой бес

Вернувшиеся на время в пубертатный возраст Пепел и Анастасия выползли из импровизированного бункера лишь тогда, когда послышался официальный салют стаканов. Замечательно, что при этом большая часть публики уже находилась в веселом состоянии ума и тела, а тонкий запах спиртуоза и слегка топорщащиеся пиджаки мужчин давали понять, что веселится народ не на пустом месте – «как много выпивается, пока не начинается».

– Как я выгляжу?

– Юбку одерни сзади.

– А ты со щеки помаду утри.

Народ заканчивал рассредоточиваться за столиками. Кое-где в рядах зияли бреши – служба дни и ночи. Двое мужиков, явно начавших отмечать задолго до отмашки, уже целились ухватить друг друга за грудки.

– Ну и чем тебе так коммунисты не угодили? – наседал обритый мужик, облаченный в черный костюм с продольной тоненькой полоской.

Второй, в больших очках, а ля интеллигент, пробормотал что-то в ответ и чуть не угодил локтем в крабовый салат.

– Нет, брат, врешь, был бы Сталин, думаешь, мы видели бы все это ерьмо-шоу вокруг? Э-э-х…, – горестно вздохнул он.

Приятель буркнул нечто нечленораздельное и чуть не опрокинул чужую рюмку.

– Да? – вскинулся бритый, – а что с врагами народа делать, по твоему? Сгущенкой с ложечки кормить?

Пройдя мимо сей колоритной пары, Сергей с Настей заняли свободные стулья.

– Глянь, сколько пойла, – присвистнула Настя, жадно наливавшая в стопку водку.

– На наш век хватит, – философично заметил Пепел.

– Ну, раз так, за продолжение банкета! – объявила Анастасия, и синхронно с бритым коммунистом хлопнула стопку, Пепел воздержался. Тут же ее взгляд остановился на чем-то интересном. Настя забеспокоилась, потянула Пепла за рукав и возбужденно зашептала. – Серега, он здесь…

– Кто? – уточнил Пепел.

– Да Кутузов твой!

– А что ж мы его раньше не видели? – резонно спросил Сергей.

– Может, мы его протрахали? В прямом смысле.

На сцене обустраивались музыканты. Гитарист морщился, будто к нему кто-то подкрался сзади и теперь выдергивал по одной из спины занозы. Барабанщик, низко пригнув голову, то и дело зыркал в дальний угол, словно там повесил мешок с апельсинами и боялся, что сопрут. Но не интересовали Сергея ужимки служителей музыки. Даниил Кутузов вальяжно расположился на небольшом расстоянии от Пепла и Насти, непринужденно поглядывал по сторонам и чувствовал себя хозяином положения. Казалось, что он вовсе не в курсе присутствия ни Пепла, ни Анастасию, ни их ратного подвига.

– Знатный мужик, да? – похвасталась Настя, как будто Кутузов был лично ее кавалером.

Интерполовец являл собой типичный образец старого воина, если таким вообще свойственно стареть. На кого-то он был до боли похож. Пепел понял, на Зинэтулу Билялетдинова [19]. Высокий, поджарый, осанистый, безукоризненно седой, с орлиным, ясно, носом, и соколиным взглядом темно-болотных глаз. Вообще, сегодня какой-то птичий праздник, только этот птах поблагородней будет. Мысленным фотоаппаратом Пепел зафиксировал фас энд профиль и вспомнил рассуждения Анастасии, что желай Интерпол арестовать его – он бы не разгуливал сейчас в смокинге по ментовским банкетам.

– Сиди здесь, – приказал Ожогов Насте, и уверенно направился в сторону полковника, уловив, как ему вслед донеслось покорное:

– Хорошо, подчиняюсь. Я пока найду, чем заняться…

Сергей двинул мимо пасуемых над жульенами и бужениной фраз: «…Железную дверь сваркой прихватили, чтобы свидетели не разбежались…»; «…В кабинете сейф от прежних времен, десять лет открыть не могу, а от туда воняет мертвечиной…»; «…Когда ты первый раз пересек границу? – Это было в год бешенной популярности ликера „Амарето“. Самые страстные влюбленные при поцелуях склеивались зубами…»… Серегу вдруг поймал за рукав какой-то служивый:

– Позвольте представиться, полковник Маринович! Я видел вашу работу – сто баллов! Вы – сапер, и я – сапер… в некотором смысле. Приходите запросто в гости, я вас с дочкой познакомлю… она у меня – красавица!

Ожогову удалось освободиться от захвата без скандала. На приближение Пепла интерполовец не среагировал.

– Господин Кутузов, – обратился Сергей, сделав еле уловимое издевательское ударение на раздражительном обращении «Господин».

Кутузов не остался в долгу:

– Товарищ. Полковник, – исправил он с такой интонацией, что в продолжение напрашивался знаменитый булгаковский афоризм – «Господа все в Париже», и, окинув Пепла равнодушным взглядом, без подначки скучающим тоном добавил: