Игорь Чубаха - Хранитель понятий

– Ты чего все землячество привел? – гоготнул в наушнике Палец.

– Это не мои, сами пришли, – Харчо забросил в пасть вяленый киш-миш. – Мои на первом ряду. А твои?

– Кто где. Ща буду кучковать вокруг себя, – веселость Пальца была показная.

На самом деле ничего общего с праздничным не имело его настроение. Если бы, как мечталось, у них с Харчо все срослось по спискам, то они бы стали в Питере центровыми. И тогда вплотную назревал вопрос: кто кого? Именно на этот зигзаг удачи Палец приглачил в Питер московского авторитета Шархана. Дескать, обоснуйся пока в СИЗО (нынешний хозяин СИЗО, типа, доживает последний четверг), а там и покруче дела завертятся. С Шарханом на пару Палец бы вытер ноги об Харчо в пять секунд. Но вот который день от Шархана ни привета, ни ответа.

– Давай, дорогой. – Харчо вновь прильнул к биноклю. Навел на самую среднюю трибуну. В ней земляки хлопали друг друга по плечам, веселились, размахивали руками, целовались, туда-сюда ходили. Вдруг, за их спинами заелозила туда-сюда старушка и мужчины враз затихли. Вах, молодцы, уважают старых людей, не то что русаки.

Зачем этому чурке Пальцу прогонять правду, а?! Кто он такой этот Палец? А тайна черного вора в том, что анашишник Хамид, который сейчас ковыряет обивку кресла позади Харчо, – верблюд и внебрачный сын ишака. Если б не просьба дяди Фазиля, клянусь матерью, выгнал бы Хамида из помощников.

Харчо приказал Хамиду купить билеты в театр на всех ребят. Ослу понятно, что ребята – это бойцы. А этот шакалий хвост, наверное, сосчитал жен, детей, братьев, сестер, родню по отцу, родню по матери. Этот павлиний зад мало того что, скупил полтеатра, он набрал самые дорогие билеты. «Э, – сказал Харчо Хамиду, когда тот принес полные руки синих картонок, – зачем принес?! За лишние из своего кармана платишь! Иди!»

Конечно, хитрый Хамид пошел по рынкам. Что он еще мог придумать? Только заставлять платить за свои ишачьи глупости земляков...

А вензель всей душой поверил, что списки заныканы где-то в театре, и через каких-то задрипанных полтора часика он станет их полноправным обладателем. Если выводы насчет внебрачных балетных детей верны, то где ж еще малявки могут прятать списки, как не в театре? В квартирах? Не смешите. Что такое приныкать вещь в маленькой квартире, и что такое – в большом театре? Где ее будет проще отрыть посторонним? То-то и оно. У тещи, и тещу не посвятить? А вдруг теща, не предупреждая, устроит генеральную уборку? То-то и оно. На даче, или закопать в лесу? Но списки всегда должны быть под рукой. То-то и оно! Посему так благосклонно Вензель подмечал подробности скрытной суеты Волчка.

Связанная и упрятанная в кладовку с реквизитом праздничная смена монтеров сцены не могла видеть того, что мог видеть прикрученный к стулу Булгакин: как в монтерскую парни с толстыми шеями вносили ящики. Приплюснутый распоряжался, помахивая стволом, куда чего ставить. Откуда они брали ящики, через какой вход вносили, по всему ли театру перли – Булгакин не знал. Как не знал и того, почему его не прибрали в кладовку вместе с бригадой, и в чем состоит вторая часть плана, реализуемого Волчком.

А идея акции была нагло стырена, иначе бы не были Вензель, Шрам и Волчок ворами. Причем стырена у самого англичаниа Шерлока Холмса. Типа, чтобы ханыга выдал, где прячет самое ценное, нужно заставить его это самое ценное спасать. А для этого не грех устроить маленький пожарчик. Или, с понтом пожарчик.

Предвкушительное, типа, в ожидании праздника настроение царило в гримерке мужского хора.

– Где пьешь, Васильич?

– В своей квартире. Но, прошу учесть, с компанией.

– Много народу?

– Четыре бабы и два мужика. Я и Куакин. Бабы из Вагановки. Слушайте, уже через три дня утренник, вот беда, ну что за жизнь!?

– Зал видали, мужики?

– А нафиг его видать?

– Роксанка прибегала «Выгляни, выгляни!». Я и выглянул.

– И чего?

– Бандит на бандите. Шпана, голытьба, половина – вообще черные.

– Негры?

– Хачики. И наши, белые, тоже хороши. Мордоворот на мордовороте.

– Предлагаю спеть им арию восточного гостя на мотив «А у окна стоял мой чемоданчик», – соскочил со стула хорист Васильич. Почесав на псевдозековский манер подбородок, обклеенный окладистой бородой, он сунул большие пальцы за отвороты древнерусского кафтана, зашаркал по полу гримерки, изображая танец «семь сорок», и хриплым голосом, как и обещал, влупил под «чемоданчик»:

– Не счесть алмазов в каменных пещерах, эгей!