Игорь Чубаха - Крестовый отец

Подчиненные прятали глаза. Кто кисло пялился на оставшуюся от прежних времен наглядную агитацию типа «На свободу с чистой совестью!», кто драил глазами собственные ботинки. Все прекрасно секли, откуда ветер дует. Подчиненные знали, что в такие минуты полковник становится несгибаем, как швеллер. И ничем из его упертой бронебойной башки пагубные идеи не вышибить. Как заявил, так и будет внедрять.

На задних рядах испугано отложили до лучших времен незаконченный морской бой. Начтех Ижицев тихонечко захлопнул и засунул под задницу учебник «Муниципальные органы правопорядка», осенью экзамены в Академию, но тут бы под горячую руку не угодить.

– Значит так! Довести до личного состава и контингента, что впредь до особого распоряжения запрещаются любые поблажки по отношению к подследственным. Каждый, пусть даже самый минимальный проступок временно содержащихся следует карать четко и безотлагательно карцером. А кому не хватит карцеров, мы придумаем, чем карать! Также для усиления дисциплины отменяются необоснованные переводы подследственных из камеры в камеру, отменяются дополнительные свиданки и прочие нарушения. Также впредь до особого распоряжения отменяется прием передач от родственников по всем категориям содержащихся правонарушителей без исключения. Вопросы!? – пунцовый, как пожарная машина, Игорь Борисович обвел зал взглядом столь гневным и пронзительным, будто и не подчиненные перед ним, а сами подследственные. Отметил робкое шевеление в первом ряду и кивнул.

Несмело заскрипел стулом и вытянулся смирно старший прапорщик Мамаев, отсчитывающий последние недельки до пенсии расплывшийся хряк, как раз таки и ответственный за пост приема передач.

– Прошу прощения, Игорь Борисович, требуются основания, чтобы прекратить прием дозволенных продуктов.

– Основания? – загрохотало с трибуны, – Объявляю карантин. В лазарете три подследственных с жалобами на боли в желудке кайфуют. Таких оснований достаточно?

– Достаточно! – с видом «А я что? А я ничего, мне недели до пенсии остались...» Сел на место старший прапор.

Еще вопросы есть?! – забрызгал начальник шипящей слюной микрофон.

Каждый из сидящих под трибуной затаил дыхание и замер, боясь скрипнуть стулом. Вполне в духе полковника было, не дожидаясь реального проступка, найти сейчас козла отпущения и устроить показательную порку.

– Нет вопросов? Всем все ясно? Выполнять! И теперь пусть мне кто-нибудь попробует заявить, что в «Углах» бардак! – и первым, тяжело шагая сначала по сцене, потом по ступенькам, потом мимо подчиненных, полковник скрылся за дверью.

В коридоре гуляли сквозняки, и было прохладно. На стенах под стеклом хранились реликвии: фуражка с синим околышем довоенного образца, наган со сточенным бойком, некогда принадлежавший лично товарищу Дыбенко, серебряные наручники – подарок от севернокорейских друзей. Тут же командира нагнал шумно сопящий, мающийся отдышкой прапор Григорьев:

– Игорь Борисович, – вжав шею в грудную клетку и пугливо зыркая по сторонам, заканючил догнавший, – А как же?.. Теперь всем от ворот поворот?.. А мзду по боку?..

– Тут дело такое... – начал пространно полковник, но увидел, как за спиной прапора, продувая папиросы, вываливают из зала следующие слушатели, и рубанул воздух напоследок, – Впредь до особого распоряжения!

Но не все спешили покинуть актовый зал. Старлей Ижицев тупо листал учебник, пытаясь понять, где уже читал, а где еще нет, чтоб заложить спичкой. По залу плыл гул разговоров, перемежаемый жалобным скрипом стульев. Притормозившие подчиненные в основном обжевывали последнюю фразу полковника. Всем было понятно, почему Игорь Борисович взял курс на закручивание гаек – чтобы восстановить в облачных сферах пошатнувшийся авторитет.

Также ни для кого из подчиненных не оставалось тайной, кого полковник имел ввиду, говоря: «Пусть мне кто-нибудь попробует...». Ясен пень, это Чеченец. Новый, да проворный зам по воспитательной.

Сначала прапорщик Григорьев поговорил со своей дочерью:

– Папа, папа! Дядя выиграл мне куклу! Медведя с рыжими ушами! Я назову его Дейлом. Дядя катался на велсипеде с кривым рулем. Помнишь, ты упал с него, – и с укором. – А дядя приехал в домик!

Григорьев хорошо помнил этот «велсипед». И медведя помнил недобрым словом. То и другое встретилось возле зоопарка, куда летом он водил дочь. «Хитрожопый лохотрон», – сразу понял Григорьев. Суть наколки заключалось в том, что предлагали проехать на велосипеде всего шесть метров, от одной черты на асфальте до другой. Но руль, сразу разъяняли, кривой: поворачиваешь влево – велик катит вправо и наоборот. И для пущего совращения публики девчонка из «своих» лихо раскатывала на двухколесном чуде как хотела. А из чужих никто больше метра осилить не мог.