Игорь Чубаха - Крестовый отец

– Хватит восторгаться, фраерок. Пошли работать. Я ж в ответственной командировке, а не в отпуске. – Шрам показал на ходики, тикавшие над столом.

Нет, Колобок не подрабатывал в свободное от разборок время, сторожа огородничество «Рассвет», хотя, наверное, и справился бы. Реальный сторож, Борисыч, за небольшое вознаграждение лишь на сегодня освобожденный от несения вахты, должно быть уже лежал где-то пьяным и счастливым бревном.

– Ты тут что, пионерский лагерь вспоминаешь? – усаживаясь за стол, Сергей показал на печь, картофельный духан пластался явно оттуда.

– Тык, а что позорного? Закусь изготовляю – дело святое.

Закусывать предстояло водку «Пятизвездочную», выставленную точняком по центру стола. Помимо бутылки на клеенке в синий цветочек, прикнопленной к столу и много не достающей до его краев, дожидались своей очереди два родных граненых стакана, тарелки, кое-какая жратва, в основном консервы, и мобильник. Сперва наступила очередь мобильника. Сергей нагрузил ладонь трубой, по памяти набрал номер.

Тем временем молчаливый Шрамовский конвой распределился по постам. Братан сел на лавку справа от двери, посбрасывав с сидения на пол какие-то ватники и резиновые плащи. Альбинос нашел себе порт приписки на табурете возле печи. Водила срыл из комнаты – видимо, контролировать подходы.

– Да, на проводе, – прервались гудки вызова.

– Здоров будь, Петро. Шрам. Все в сборе?

– Ясно, все.

– Каранчино знаешь?

– А как же!

– Дуй до него. Когда будет проезжать, отзвонишься мне.

– Заметано. Тады едем.

– Пока.

Сергей нажал отбой.

– Налей по полста.

Колобок с готовностью потянулся к «Пятизвездочной». Кому-кому, а Колобку нелишне в таких случаях напоминать «смотри, горлышко не сломай». Бывали подвиги. Однажды откликнулся Колобок на просьбу матери помочь ей с закаткой банок. Надавил сверху на приспособу для закатки. Банка разлетелась на мелкие куски, как от прямого попадания. Удивительно, как Колобок умудрился не порезаться. А раз (наверное, насмотревшись штатовских фильмов, в которых мужики при встречах жмут бабам руки, типа признавая равенство полов) сдавил одной студенточке пальчики, вложив в пожатие всю сердечность и радушие. Месяц девочка проходила с распухшей кистью. Колян тогда чуть не женился на ней под воздействием чувства вины. Да небось, сама студентка отказалась от такого семейного счастья, представив, чем могут закончиться особо страстные объятия. Ну а сколько дверных ручек поотрывал Колобок, дергая дверь не в ту сторону, – и не сосчитаешь.

– Давай, Шрам, за то, чтоб ты скоро вернулся вчистую.

– Согласен.

Хлопнули. Заморили холодной пиццей. Колобок деловито взялся за вспарывание консервных банок, нарезание сыров и прочих колбасок-молбасок. Сергей вновь вооружился сотовым.

Четыре керосиновые лампы, коптя и потрескивая, выдавливали из комнаты мрак. Они же создавали настроение вечера на деревне, того и гляди где-то промычит телок, раскудахтаются куры, зайдется лаем дворняга. А если учесть, что здесь должно произойти, то думки отшвыривало еще дальше, к кулацким временам, к обрезам, к расколам среди родных братьев на белых и на красных.

Запиликал мобильник.

– Да.

– Это Петро. Каранчино проезжаем.

– До перечеркнутой таблички не доехали?

– Нет еще. Мимо избушек катим.

– От таблички, от перечеркнутой, через сто-сто пятьдесят метров справа увидишь съезд с трассы.

– Во, табличка забелела!

– Съедешь с трассы и дуй к освещенному дому. Впрочем, больше там ехать некуда. Жду. Отбой.

Мобильник лег на клеенку.

– Еще по махонькой? – выдал Колобок предложение.

– Скажу, когда наступит «еще». Отдыхай. Ты картоху свою смотри не проворонь.

– Да уж готова поди. – Колобок направился к печи.

Чуть по привычке не отломив фильтр, Шрам засмолил «парламентину», придвинулся по лавке к стене, прислонился спиной к необшитым бревнам сруба. Колобок выкатывал с остывающих углей черные, похожие на камни картофелины.

– По новой растопи, пионер, а то скоро хата остынет, не май-месяц, – Сергей затушил сигарету после нескольких затяжек, как-то не курилось.

– Сделаем, шеф.

Шрам закрыл глаза. Теперь он намеревался посидеть молча. Не то чтобы подумать надо было Сергею, скорее – настроиться на приближающийся базар. О чем интересно размышляют сейчас Братан и Альбинос, которых Шрам отождествлял с мебелью, но это ж все-таки мебель с мозгами!

Если б Сергею приспичило разоткровенничаться перед конвоирами, то поэму свою он начал бы с писульки, что накатал на первой встрече со своим адвокатом. На сложенном вчетверо блокнотном листе он накарлякал тогда телефон и имя «Антон». А внутри – то, что предназначалось одному Антону.