Сергей Зверев - Жулик - грабеж средь бела дня

Ведь в ОМОНе «прессуют» и «выключают» не только в силу профессиональных обязанностей. Многие находят в этой работе и творческое удовлетворение.

Зал «Золотого дракона» был по-вечернему полон. Звон сдвигаемых рюмок, пьяные восклицания и топот танцующих начисто перекрывала музыка: лабухи изощрялись в шлягерах кабацкого блатняка, именуемого почему-то «русским шансоном». Вокалист на подиуме залихватски пел оду «Жиган-Лимону». Гитарист ломал пальцы о струны. Саксофонист задыхался от собственной виртуозности.

Привычные вечерние звуки почти не проникали в директорский кабинет. Сидя за столом, Эдик Голенков в угрюмой задумчивости смотрел на ротвейлера, лежавшего перед ним на ковре. Мент, положив голову на лапы, шумно дышал, и его высунутый язык мелко подрагивал.

Танина реплика «ты мне больше не папа, а я тебе не дочь!» была далеко не единственной причиной угрюмости и задумчивости.

Несколько часов назад Эдуарду Ивановичу позвонили с загородного мясокомбината, попросив привезти копии платежек. Пришлось поехать: золото – золотом, а директорские обязанности все равно следовало выполнять, хотя бы для блезира. Конечно, он мог отправиться за город коротким путем, но предпочел окольный – через железнодорожный переезд у речного моста. То ли убийц действительно тянет на место преступления, то ли Голенкову еще раз захотелось насладиться радостью мести… Оставив машину перед шлагбаумом, он неторопливо прошелся по гравию вдоль путей, высматривая следы Наташиной крови.

Следов не было. Вообще никаких.

Обескураженный Эдик присел на корточки, пытаясь рассмотреть на мазутных шпалах хоть что-нибудь. Но – тщетно.

Это не поддавалось никакому объяснению. Убийца прекрасно запомнил то место, куда сбросил труп: напротив высоковольтной мачты, сразу за номерным столбиком. Бегло осмотрев площадку перед шлагбаумом, бывший опер не обнаружил никаких следов работы милицейских экспертов. Не было тут ни оттисков обуви, ни вмятин автомобильных протекторов, ни графитовой пыли…

По всему выходило: кто-то засек, как убийца сбрасывал труп на рельсы. После чего оттащил его в сторону… Но ведь на ночных путях не было абсолютно никого!

Предчувствуя недоброе, Голенков бросился обзванивать подстанции «Скорой помощи», больницы и морги. Ситуация отдавала густопсовой мистикой: за последние сутки в городе не случилось ни единого железнодорожного происшествия. Да и неопознанных женских трупов тоже не поступало.

Получалось, что покойница каким-то загадочным образом испарилась. Ну не могла же она подняться с рельсов и убежать! Эдуард Иванович видел своими глазами: когда он удалялся от насыпи, на речном мосту уже показалась электричка. На переезде она должна была появиться с минуты на минуту. Затормозить бы состав не успел: при скорости шестьдесят километров в час тормозной путь поезда равен пятистам метрам.

Почему-то очень некстати припомнились и загадочные телефонные звонки сегодняшним утром…

Размышления директора «Золотого дракона» прервал осторожный стук в дверь.

– Войдите, – Голенков начальственно выпрямился в кресле.

– Эдуард Иванович, можно к вам? – В проеме нарисовалась лысая голова корейца Кима. – Я ужин принес.

– Давай… – вздохнул Эдик.

Толстый шеф-повар торжественно нес подносик с фаянсовой супницей. Вписавшись в кабинет, как бильярдный шар в лузу, он поставил поднос на стол, скромно улыбнулся и открыл крышку – пряный мясной аромат защекотал ноздри.

– Кушайте на здоровье! – с прохиндейской улыбкой предложил Ким и, покосившись на ротвейлера Мента, заулыбался еще приторней: – Хорошая, хорошая собачка!..

С недавних пор абсолютно весь ресторанный штат, от уборщиц до метрдотеля, демонстрировал Голенкову почтение на грани холуйства. И это воспринималось наследником вьетнамских сокровищ как нечто должное…

– Что это? – лениво ковырнув блюдо вилкой, спросил директор.

– Сапсо. Корейское национальное блюдо, наша праздничная еда, – сладко улыбнулся шеф-повар, не сводя глаз с так полюбившегося ему Мента.

– Этим небось вы своего Ким Ир Сена затравили? – нагловато спросил Эдик и, пожевав мясо, удовлетворенно кивнул: – А ниче…

– Да, Эдуард Иванович, там вас какая-то девочка спрашивает… Беременная.

– Да-а? Что же ты сразу не сказал! Давай ее сюда! – оживился Голенков, Мандавошка наверняка могла что-то поведать о Тане.

Спустя минуту юная проститутка сидела напротив Эдуарда Ивановича. Едва взглянув на Ермошину, Голенков определил: что-то в ней изменилось. Слишком уж независимые позы пыталась принимать малолетка, слишком уж бунтующе смотрели ее глаза.