Он выкатывается из кустов и доползает до узкой barranca, [8] Балка (исп.).
которая идет параллельно границе и наверняка служит нелегалам настоящей автострадой, судя по бесчисленным следам теннисных туфель. Тим как раз собирается сделать то же самое – топ-топ – и дернуть отсюда, потому что понимает: когда всю эту заваруху разгребут, Груже понадобится виноватый, и этим виноватым, конечно, окажется Тим Кирни.
Так что Тим припустился бегом.
Вдруг на границе словно зверинец выпустили на свободу: в лунном свете туда-сюда носились десятки людей. Неизвестно откуда появились нелегалы, для них этот хаос стал отличным отвлекающим фактором – ДЕА и головорезы Уэртеро вели яростную перестрелку. Тим вспугнул койота, который, отпрянув, застыл в ужасе: не понимал, куда бежать, потому что шум доносился со всех сторон сразу.
Тим бежал вместе с потоком нелегалов – мужчин, женщин, детей, – но тут появились «форды»-внедорожники иммиграционной службы, выскочили агенты, бросились хватать беглецов, и Тим сообразил: так не пойдет, и нырнул в заросли дымного дерева, чтобы переждать.
Как только иммиграционная служба закончила свое дело, Тим подумал: «Все, теперь надо дернуть отсюда, двинуть на восток – и саенара. Они хотели, чтобы я несколько минут побыл Бобби Зетом, ну я и побыл, а если тут у них все пошло наперекосяк, так это их проблемы, а не мои. Я выхожу из игры».
В этот миг у самого его уха раздается щелчок взводимого курка, и голос с мексиканским акцентом спрашивает:
– Мистер Зет?
Ну конечно…
– Это я, – вздыхает Тим.
Тим проснулся на накрахмаленных лиловых простынях в гостевой спальне, по размерам большей, чем дом, где он вырос. Он раздвинул плотные белые шторы – вся комната была белая, точно бумага, – и взглянул в окно на пустыню, бледную, как всегда бывает рано утром – солнце только начинало окрашивать сиреневым верхушки окрестных гор.
Форт – вот что это такое, решил Тим, впервые увидав здание при свете. Дом окружен восьмифутовой стеной из саманного кирпича со сторожевыми башнями по углам – как в том фильме, который он смотрел по ящику как-то воскресным днем: про трех братьев, которые удрали из дома и поступили в Иностранный легион. Названия, правда, он не помнил.
Зато он помнил, как сюда попал.
Мексиканец, который наставил на него пушку, убрал ее, как только Тим подтвердил, что он и есть Бобби Зет, и с великим почтением отвел Тима к армейскому бронированному вездеходу «хамви». Несколько часов они тряслись по извилистым горным тропам, пока не добрались до места, которое напоминало оазис посреди пустыни. Проехали через ворота с колючей проволокой под током, мимо нескольких вооруженных охранников и потом двинулись по дороге, ведущей в форт. Мужчина проводил Тима в его комнату и сообщил, что Брайан, кем бы, на хрен, ни был этот Брайан, желает увидеться с Тимом утром.
Тим, впервые в своей многотрудной жизни попавший в такую роскошную обстановку, с час нежился в круглой ванне, потом вытерся полотенцем размером с флаг, забрался в постель и скакал по телеканалам, пока не уснул. Утро вечера мудренее.
«И вот я тут», – думает он, надевая белый махровый халат, отодвигая стеклянную дверь и выходя из своей комнаты в маленькое патио. Садится в камышовый шезлонг, задирает ноги на столик из кованого железа и пытается вспомнить что-нибудь из той бодяги по ориентированию, которой их учили в морской пехоте. Но он не очень-то старается, потому что его пригревает солнце, и хорошо, просто чертовски отлично, – сидеть на свежем воздухе, причем в одиночестве.
Одиночество-то, конечно, весьма относительное. Он слышит, как слева, внутри форта, кто-то стучит по теннисному мячу, и примерно оттуда же доносится плеск воды в бассейне: кто-то накручивает спокойные, ровные круги. Появляется мексиканка, несущая свежее постельное белье, замечает его и с озабоченным видом подходит:
– Lo siento. [9] Извините (исп.).
Я не знала, что вы проснулись.
– Ничего страшного, – отвечает Тим. – Я сам в этом толком не уверен.
– Café? – спрашивает она.
– Пожалуй.
– Solo о con leche?
– Con leche, por favor, [10] – Кофе?.. Черный или с молоком? – С молоком, пожалуйста (исп.).
– отвечает Тим. С молоком, думает он, побольше молока.
– Y azúcar? [11] И с сахаром? (исп.)
– добавляет он. Ему хочется пожирнее и послаще.
Она улыбается, слыша его испанский:
– Desayuno?
Зубы у нее снежно-белые, губы пухлые, кожа коричневая, и тут Тим понимает, что он наконец-то выбрался. Может, и не из всей этой передряги, но уж из каталажки – точно. Вырвался в мир молока, сахара и женщин.
Читать дальше