Александр Войнов - Готовься к войне (Кат)

Как-то в сорок третьем Золотого застукала на горячем немецкая похоронная команда, и хромой полицай открыл прицельный огонь из шмайсера. Золотой чудом спасся бегством, но был ранен и потерял конечность. С тех пор он остерегался подобных ситуаций.

Осторожно потрогав замерзшую поверхность лужи, Золотой убедился в ее прочности и, обнюхав покрытую «гусиной кожей» торчащую изо льда ладонь Никанора, выискивая, чем бы поживится, прыгнул ему на грудь, изогнулся дугой и зашипел. Никанор был не из робкого десятка и побывал во многих передрягах, но никак не ожидал такой наглости от Золотого и опешил.

Хмель уже давно выветрился и, возможно, впервые в жизни Никанор испытал леденящий душу страх. Боялся не за свою жизнь. Смерть его не страшила. Он знал наверняка, какой будет его кончина. Ужас рождало состояние собственной беспомощности. В силу своей профессии часто задумывался над тем, что испытывает человек, приговоренный к смерти, в свои последние минуты, и не находил ответа. Сейчас на ум почему-то лезло название старой, потрепанной книги, пылившейся на комоде, прочитать которую, не было то времени, то желания. А чаще и того и другого. Книга, которую он нашел в камере смертников в промежутке между сменой постояльцев, называлась «Каждый умирает в одиночку». Никанор силился вспомнить автора, но это не получалось. От этих мыслей перед глазами поплыли розовые круги, и начал мутится рассудок. В предрассветном мареве кот, шипящий у него на груди, вдруг показался чертом. Отсутствие хвоста, являющегося неотъемлемой частью кошачьей породы, только подтверждало его потустороннее происхождение. Никанора и раньше в самых разнообразных видах посещало подобное видение, но он всегда разгадывал его сущность, и «нечистый» исчезал. Сразу же после того как он бросал пить.

- Пропади, черт кургузый,- одними губами пробормотал Никанор и из последних сил схватил его за горло. «Нечистый» хрипло, простужено мяукнул и, извиваясь, разодрал обидчику руку до крови.

- На помощь! – несвойственным для него фальцетом заорал Никанор и разжал кисть. Не выдержавший такой тональности Золотой задрал вверх обрубок хвоста и слету вскочил на ветку акации.

«Зря я взялся за старое» - упрекнул себя промерзший до костей на холодном ветру Золотой, с тоской глядя на душегубку.

Левша проснулся в холодном поту. Под утро он видел странное

сновидение. Снилось, что блуждает по задворкам домов, пустырям и безлюдным улицам. Оказавшись у старого двухэтажного здания без окон и с куполом вместо крыши, не раздумывая, толкнул тяжелую, окованную металлическими пластинами дверь и оказался за кулисами цирка. Никем не замеченный, прокрался к зрительским рядам и занял пустующее место. По цирку пронеслась волна смеха и аплодисментов, возвещающая об окончании очередного «номера». В глубине авансцены заиграла музыка, кто-то невидимый распахнул занавес и на арену, под рев публики, выбежала ватага клоунов. Зал ликовал. Судя по всему, клоуны были всеобщими любимцами. Кривляясь, паясничая, они прыгали, делали сальто и кувыркались. Зрители не скупились на аплодисменты. В одном из артистов Левша, несмотря на грим, рыжий парик и нелепый двухцветный шутовской наряд, безошибочно угадал Катсецкого. Мнимый клоун, вооружившись фотоаппаратом на треноге, предложил зрителям сфотографироваться на память. Не дожидаясь согласия, фотограф установил треногу напротив ложи, в которой находилась группа нарядных зрителей. Судя по тому, как они дружелюбно улыбались друг другу и весело разговаривали, это была одна большая семья.

Клоун попросил внимания и накрылся черным покрывалом. После яркой вспышки действие перенеслось в мрачный подвал, а клоуны, с непостижимой для человеческого сознания быстротой, сменили пестрые костюмы на кожаные куртки, галифе и сапоги. Выстроившись в шеренгу, они стали методично расстреливать зрителей из револьверов. Первыми под пули попала семья, занимавшая ложе. Кто-то в первых рядах страшно закричал, призывая на помощь. Сверху, из-под купола на арену посыпался град, на который, во всеобщей суматохе, никто не обратил внимания, и только фигляр-фотограф, сдернув с головы черное покрывало и парик, стал собирать ледяные горошины и прятать в складках шутовского наряда. Оркестр, заглушая крики и стоны умирающих, заиграл гимн, и в отчетливых звуках литавр слышалось нескрываемое торжество…

В бледном отзвуке раннего ноябрьского утра празднично блестели протертые окна. На стеклах мелкими каплями холодело серебро замерзшей росы. Где-то в углу под половицей скреблись мыши. Из-за соседской стены, приглушенно льющаяся из репродуктора мелодия государственного гимна, торжественно вещала о начале нового трудового дня. Мерно тикающие на стене «ходики» прогоняли остатки сна, давая возможность вести правильный отсчет времени и возвращая к реальности.