Владимир Колычев: Невеста мафии

– Кто едет?! Шрам?!

– Ну да, Сашка его так назвал… Он, говорит, недавно хоронил одну девку… А я здесь с прошлой недели… Я ничего не знаю…

– А почему Шрам? Кто его так называет? Все или только Сашка?

– Я не знаю. Рыжий сказал, что Шрам. Сашке сказал, а Сашка мне…

Я думал о том, что эта кличка, возможно, и не была приметой, через которую по оперативным каналам можно было выйти на преступника. Рыжий мог придумать ее сам, для внутреннего, так сказать, пользования. Но в то же время эта кличка была характерна для парня в бейсболке. Слишком уж изуродован рубцами его подбородок, который сам по себе мог служить особой приметой…

– А Рыжий тоже девку закапывал?

– А-а… не знаю! – мотнул головой гробокопатель. – Может быть, он уже здесь давно…

– Ну, посиди пока здесь.

Я стремительно вышел из помещения и на крыльце нос к носу столкнулся с Олегом Семирядновым. Молодое дарование двадцати семи лет от роду – уже майор, но еще пока не начальник следственной части нашего РОВД, хотя назначение на эту должность – дело уже почти решенное.

Короткая командирская прическа, холеное лицо с по-юношески нежной кожей; резкие черты лица в гармонии с мягкой, но себе на уме улыбкой. Глаза светлые, взгляд открытый – как огромный лиман с чистой, но мелкой водой, под которой скрывался толстый и темный слой ила. Спортивного вида, подтянутый, с отличной строевой выправкой. Форма сидела на нем идеально, как будто мундир шился не абы где, а в кремлевском ателье. Грязь ли на улице, снег ли с минеральной солью – брюки на нем всегда идеально чистые, наглаженные, и туфли надраены чуть ли не до зеркального блеска. При нем неизменно была кожаная папка, с которой он обращался с таким изяществом, с каким франт крутил бы тросточку с золотым набалдашником.

Я как-то заметил, что по положению этой папки можно было судить о настроении Олега. Если он растерян и не знает, как себя вести, то папка закрывает живот. Если она под мышкой, значит, он готов действовать быстро и с огоньком. Если болтается, зажатая в двух пальцах, значит, настроен он романтически и любая женщина, что проходила мимо него, могла быть облагодетельствована изысканным комплиментом. Что-что, а говорить Олег умел.

Он и сейчас был наглажен и начищен. И папку свою он держал в одной руке, прижимая ее к бедру. Это указывало на его решимость повернуть следствие в правильном направлении, но в то же время просматривалась и некая неуверенность, потому что папка находилась на такой высоте, что ею тотчас можно было закрыть живот. И то, что при моем внезапном появлении Семиряднов не перевел этот свой психологический барьер в защитное положение, свидетельствовало о крепости его нервов. Он же не сразу сообразил, что это я выскочил ему навстречу. Должен был испугаться, закрыться для внешней и внутренней защиты… А может, он просто не успел растормозиться, чтобы привести себя в боевое состояние…

– Петрович, ты?!

Я был на семь лет старше Олега, и стаж работы в органах у меня посолидней, но это ничуть не мешало ему обращаться ко мне на «ты». «Выкал» он мне, пока ходил в лейтенантах, а получив четвертую звездочку на погоны, распоясался. Скоро и большая звезда подоспела, тут уж я ему даже не ровня. Подумаешь, какой-то капитан из уголовного розыска…

Я бы, конечно, мог заставить его уважать свой возраст – для этого достаточно было вплотную пообщаться с ним на татами в зале служебно-боевой подготовки. Но тогда бы могло показаться, что я завидую ему. Ведь он уже майор, а я все еще капитан, хотя уже и старший опер.

А то, что он обратился к моей скромной персоне по фамилии, меня и вовсе не покоробило… Именно по фамилии, а не только по отчеству. Петрович я. Обычная славянская фамилия, особо распространенная в Болгарии там, Сербии, Хорватии. Но я-то типично русский человек из сибирской глубинки. И зовут меня не Иванко, а Иван. Отчество – Петрович. Ну и фамилия… Такой вот каламбурчик мои предки в генеалогическом древе устроили. Впрочем, я не в обиде, как раз наоборот. Это же так душевно – Петрович.

В ответ на его возглас я лишь с горькой насмешкой повел уголком губ. Ну, конечно же, это был я, а не мой призрак. Потому что я жив. Чего не скажешь о моем друге Юрке.

– Ты что здесь, прячешься?

Олег был типичным карьеристом. И педантичный, и пунктуальный, и каблуками щелкнуть знает кому и когда. Начальники таких службистов любят, привечают, ставят в пример тем, кто старается держаться в тени. Ну и к очередным званиям досрочно представляют… Но как бы то ни было, дураком Семирядова можно было назвать только из зависти к его быстрым карьерным успехам. Как следователь, он отличался проницательным умом и оперативной хваткой. Палец такому в дело не клади – вмиг задактилоскопирует и запротоколирует… Вот и сейчас он точно определил, что я делал в сторожке… Но ведь я не только там прятался.