Буало-Нарсежак - Любимец зрителей [сборник]

И тут является Марилен. Она еще незнакома с Семийоном. Сильвен знакомит их без излишних церемоний. Марилен сразу растаяла и сложила руки перед костюмом, словно он предназначен ей. Потом взяла шинель и, приложив к груди, очень по-женски, обернулась к Сильвену.

– Давай-ка примерь.

– Ты думаешь?..

– Разумеется, – говорит Семийон. – Нам не терпится посмотреть на тебя в этом облачении.

Он заговорщицки улыбается Марилен, пока Сильвен перекидывает на согнутой руке брюки и куртку.

– Куда пошел? – спрашивает Семийон.

– Я… в спальню.

– Тоже мне, красная девица. Не стесняйся! Он у вас всегда такой?

– Всегда, – шутит Марилен.

Сильвен смущен, счастлив и ворчлив в одно и то же время. Он сердится на них. Он сердится на себя за то, что сердится на них. Он чувствует себя смешным в этих брюках-юбке, которые топорщатся вокруг ног.

Семийон раскурил трубку и отклонил голову, как бы присутствуя при показе мод. Марилен восседает на подлокотнике.

– Что-то не так – материя топорщится вокруг левой лодыжки, – замечает Семийон. – Как ты считаешь?

Он обратился к Марилен на «ты», но тут же спохватился:

– Прошу прощения. На работе я со всеми на «ты». Ты не против?

– Да нет же, нет, – спешит заверить его Марилен.

– Шинель ему великовата, – продолжает Семийон.

– Ее несложно подогнать по фигуре, – успокаивает Марилен.

Они принимаются обсуждать эту проблему, как два профессиональных портных. Сильвен стоит перед ними неподвижно, с глупым видом. Манекен, да и только. Как ему хотелось бы остаться одному перед зеркалом и деталь за деталью выстроить образ своего персонажа.

– Поворачивайся, – велит ему Семийон, – только не спеша. Брючный пояс пришелся тебе явно выше талии. Ладно, сойдет и так. Теперь шинель. Очаровательно! Но со спины она висит. Марилен, у тебя найдутся булавки?

Та бежит в гостиную.

– Примерь-ка кепи, – требует Семийон. – Да нет же, опусти чуточку набекрень. Как Габен… помнишь, в фильме «Сердцеед»? Вот-вот. Отлично!

Марилен возвращается с булавками. Отложив трубку на письменный стол, Семийон опускается на четвереньки.

– Передай-ка мне булавки.

Он медленно ползает, носом касаясь пола, и разговаривает, приоткрывая только уголок рта, как арестант.

– Стой прямо. Тут что-то неладно.

– Вы чересчур укоротили, – замечает Марилен.

И вот она тоже садится на корточки. Сильвен не осмеливается наклонить голову и посмотреть, что у них получилось. Они ползают вокруг его ног, обмениваются советами, позабыв о нем и думать. Забавляясь, как два приятеля.

– Я укололся, – пришептывает Семийон. – Задал же он нам задачу, черт полосатый.

– Осторожно, – молит его Марилен. – Вы колете мне пальцы. Складка выше.

Наконец они отстраняются от Сильвена и по-портняжьи усаживают на паласе.

– Хорош герой – ничего не скажешь, – оценивает Семийон. – Ничего удивительного, если ему всю дорогу везет.

Вскочив на ноги, он хватает двумя пальцами материю, с тем чтобы растянуть шинель во всю ширину.

– Все дело в том, – объясняет он Марилен, – что парень спрятан в пальто, как тореадор за своей мулетой. Бык уже не знает, где же он. Пули тоже. Они наудачу решетят пальто и всякий раз мимо.

– Вы ни во что не верите, – выговаривает ему Марилен.

– Ошибаетесь, моя дорогая. Я железно верю в этот фильм. Мы вылезем из кожи вон, лишь бы попасть в «номинацию» [41] Номинация, или выдвижение кандидатур, предшествует ежегодной церемонии присуждения высшей премии – «Оскар». , как выражаются на голливудском жаргоне. Ступай, сынок. Поглядись в зеркало.

Он дружески хлопает Сильвена по заду, как будто подбивая на перевоплощение.

– Присоединишься к нам в столовой, – бросает Марилен. – Вы не откажетесь с нами перекусить? – обращается она уже к Семийону.

– И даже основательно поесть, – снисходит тот. – Я еще даже не пил кофе – забыл купить. Такова участь несчастных холостяков.

Сильвен прикрывает за собой дверь в ванную. Там висит зеркало, в котором человек в красном облачении отражается во весь рост.

– Бурназель, – бормочет он.

Глядя на себя в костюме очередного персонажа, Сильвен всегда волнуется. Он словно меняет кожу. Его мечта постепенно материализуется. Он начинает шевелиться, проверяет зрение, ощупывает рот, щеки. Бурназель оживает в своем облике – в красной шинели, которая вошла в легенду. Подобно Лазарю, он движется в царстве теней. Раздвинув полы, чего доброго, увидел бы еще на своем животе рубцы, а точнее, стигматы добровольного мученика. И к нему приходит желание сопротивляться противнику, вознамерившемуся его обесчестить. Личность, подобная Бурназелю, не капитулирует. Сильвен всматривается в свои глаза. Он силится распознать свою подлинную душу и говорит ей, сосредоточившись всем своим существом: «Я не позволю им превратить меня в посмешище!» И поскольку мальчишество всегда соседствует в нем с волнением, прикладывает руку к козырьку, отдавая честь самому себе.