Александр Белов - Бригада. От сумы до тюрьмы

Поэтому признаваться в совершении преступления он не будет. Так он решил для себя, и пусть провалится в тартарары вся эта хваленая юстиция вместе с ее подручными.

Оба следователя внимательно наблюдали за Беловым, пока тот читал текст свидетельских показаний…

То что они выбрали праздничный день для встречи с Беловым, не было случайностью, им большого труда стоило договориться об этом с тюремным начальством. Да и не о расстреле в торговом центре они хотели говорить. Вернее, не столько…

Накануне они встретились пивбаре «Саяны» за кружкой пива поговорить за жизнь. Пороптали, поплакали друг другу в жилетку, и пришли к выводу, что совместная жизнь с прокуратурой абсолютно потеряла смысл. Они пашут денно и нощно за мизерную зарплату, за гроши, недоедают, недосыпают, а плодами их труда пользуются другие — начальство-руководство, кто угодно, только не они.

И то, что к ним в руки попало дело Белова, возможно, перст судьбы. Пока он у них в руках, надо вытрясти из него денежки, как из богатенького буратины. Наговорить ему с три короба, пообещать скостить срок, организовать побег, все что угодно, лишь бы согласился сотрудничать…

А чтобы прижать его, Ищенко лично левой рукой написал показания бригадира со стройки. Конечно, в суде, как говорят уголовники, это «не проканает», но клиент-то об этом узнает последним…

— Вот что, ребята, — сказал Белов, закрыв папку и сильно толкнув ее по столу в сторону следователей, — без адвоката я с вами разговаривать не буду. Все что вы здесь нарыли — фуфло. Я — добропорядочный гражданин, а бремя доказательств обратного лежит на следствии, вот и доказывайте себе на здоровье…

Он-то прекрасно знал, что человек, которого он отпустил на стройке, был не бригадир, а прораб.

Самым страшным оказался майор Ищенко, игравший добряка. Яйцеголовый, как олигофрен, он все время улыбался. Когда он бил Белова, верхняя часть его лица оставалась равнодушно-неподвижной, а губастенький ротик растягивался в усмешке, как резиновый:

— Ах, Сашенька ты наш разлюбезный! — говорил он Белову, стоявшему в метре от стенки: ему было приказано широко расставить ноги, наклониться и опереться на нее ладонями. — Ну какая нам с тобой, на хрен, разница, как там было на самом деле на этой стройке? — он в который раз с оттягом ударил его по печени. — Давай, колись, явки, пароли, контакты… Счета в банках, у тебя ведь в Швейцарии есть счета? Еще где?

— Где бант на елде, — сдавленным от боли голосом ответил Белов.

— Да что ты с ним разговаривать?! — брызгая слюной, рявкнул впавший в раж Востряков. — Этот хрен с горы детей хотел взорвать! — капитан схватил со стола тяжелую папку, ударил Сашу изо всех сил по темени, и продолжал молотить, даже когда тот упал на колени.

Удары папкой следов не оставляли, но Белову казалось, что мозг в голове превращается в фарш. Он завалился боком на пол и потерял сознание, а потом, очнувшись, сквозь стоявший в ушах гул услышал, как Ищенко добродушно укоряет коллегу:

— Ну чего ты чуть что, сразу за гапку хватаешься, как обезьяна? Сломаешь ему шею, что с ним потом делать? Завязывай с этим, — и увидев, что Белов открыл глаза, обратился к нему: — Ну, ты чего, Сашок, оклемался? Ты это тоже, на хрен, не прав. Чего ты его злишь? Делиться надо!..

Впрочем, о следах пыток они думали в последнюю очередь. Тюремные лекари-лепилы готовы подписать любую справку и дать любые показания, это вообще никогда не было проблемой.

Его гоняли по кругу: изуверские, тщательно выстроенные допросы сменялись пресс-хатами, в которых специально подобранные и выдрессированные уголовники не давали спать, избивали и грозили опустить.

Потом для разнообразия его помещали в камеру к интеллигентным уголовникам, которые сначала рассуждали на тему, насколько могущественна машина правосудия, в которую его затянуло, а потом принимались расспрашивать его о сыне, расслабляя волю, лишая желания сопротивляться.

То и дело появлялись адвокаты, больше похожие на плохих актеров. Они настойчиво советовали признаться в чем угодно — лишь бы сохранить жизнь и остатки здоровья. Дескать, ты только признайся, и все устроится. Ведь сейчас ты — один. Все про тебя уже забыли, никому ты не нужен, всем плевать на тебя. Сам о себе не позаботишься, пропадешь…

Как Белов выжил, как сохранил рассудок, знают только его друзья — Пчела, Космос и Фил, являвшиеся ему в снах, пока он валялся, брошенный подыхать, в узком и низком, как гроб, карцере. Чаще всех приходил Космос.