Сергей Высоцкий - Среда обитания (cборник)

Семён невольно подумал о Шарымове с уважением. Наделал дел — так хоть хватило решимости самому их закончить. Но при чём здесь жена? Чем оправдать такую жестокость — застрелиться у неё на глазах?

Отправив Коршунова в управление исследовать окурки и сравнивать протекторы шин, Бугаев снова поднялся в шестьдесят третью квартиру. Труп Шарымова уже увезла «скорая». Следователь прокуратуры Кондрашов о чём-то тихо беседовал с Ниной Васильевной в первой комнате. Дверь в спальню была закрыта. Увидев Бугаева, он поднялся ему навстречу и, легонько обняв за плечи, увлёк за собой в коридор. Вид у него был озабоченный.

— Шарымову допрашивать сейчас бесполезно, — вполголоса сказал он Семёну. — Да и нельзя. Врач с ней занимается. Соседка позвонила её матери. Вот-вот должна приехать. Отложим беседы на вечер. Вы останьтесь, скоро придут с работы другие соседи, а я поеду.

Бугаев промолчал. Он и сам знал, что дел у него здесь хватит.

— Да-а, коллега, — нахмурившись и многозначительно покачав головой, сказал Кондрашов. — Какая-то фатальная история.

— Кошмар! — поддакнул ему Семён, но Кондрашов почему-то посмотрел на капитана подозрительно, замолк и, вяло пожав ему руку, ушёл.

Бугаев посмотрел на часы. Без пятнадцати три. Подполковник, наверное, уже приехал. Он набрал номер. Трубку сняла Варвара.

— Шеф у себя?

— У себя, Сенечка. С шофёрами беседует. А я твоё указание выполнила, чаем их всех напоила…

— Умница, — сказал Бугаев, — ты выполнила указание шефа. Соедини-ка меня с ним.

Корнилов взял трубку сразу же.

— Семён, как дела?

— С сюрпризами. — Бугаев коротко доложил о самоубийстве штурмана.

Несколько секунд Корнилов молчал. Потом спросил:

— Что ещё?

— Протекторы, похоже, его «Жигулей». Коршунов уже поехал в управление. Минут через сорок доложит вам. И сигареты «Филипп Моррис». В «бардачке» целый блок. Я по прикусу вижу — это он в Рощине курил.

— Так. С женой говорил? С Верой Сергеевной?

— У неё истерика.

— Что же, истерика у неё целый день, что ли? — сердито спросил подполковник.

— Врач у неё, не могут в себя никак привести. Даже Кондрашов потолкался тут и уехал.

— Потолкался! Он что тебе… — Корнилов, видно, хотел что-то добавить хлёсткое, но сдержался.

— Вы не приедете? — спросил Семён.

— Нет. Мы с товарищами водителями толкуем. Ты уж сам доводи дело до конца. — Голос у подполковника помягчел. — Только выясни ещё такие детали: где была Шарымова в день аварии и какой у неё зонтик? Да, и поищи в квартире письма…

— Какие письма?

— Любовные письма, Сеня. Её письма к мужчине, письма ей от мужчины. Понял? Я сейчас попрошу в прокуратуре санкцию на арест корреспонденции.

Бугаева немного обескуражил разговор с шефом. Капитану казалось, что они наконец вышли на виновника гибели Горина. Он не верил, что действовали разные люди: один бросил камень в машину старпома, а другой после этого взломал его дачу и перевернул всё вверх дном. И когда к нему на квартиру пожаловал уголовный розыск — пустил себе пулю в лоб.

«Конечно, имей мы дело с обычными уголовниками, всего можно было бы ждать, — думал он. — Но тут-то совсем другое дело… Нет, нет, версия с Шарымовым похожа на правду! А подполковник опять с шофёрами толкует».

Бугаев в раздумье прошёлся по широкому, захламлённому старой мебелью коридору, заглянул в неуютную грязноватую кухню. Там было пусто.

«Ну что же, поговорим о зонтиках», — решил он и постучал в комнату Горюновой.

Нина Васильевна сидела за круглым столом, накрытым пёстрой клеенкой, и ела с большой сковородки жареную картошку с луком. Рядом на тарелочке лежало несколько солёных огурцов и стояла начатая чекушка водки. Женщина не ожидала увидеть постороннего и смутилась. Краска залила её лицо, она растерянно поднялась, бормоча извинения, подставила ещё один стул.

— Вы меня извините, Нина Васильевна. — Бугаев и сам почувствовал себя неловко. — Я чуть попозже загляну.

— Что вы, что вы. У вас дела, я понимаю. Вы не обращайте внимания… — сказала Горюнова. — Такое несчастье.

Перехватив взгляд Бугаева, Нина Васильевна опять покраснела и, потупившись, разглядывая свои красные, с чуть припухшими суставами руки, прошептала тихо:

— Такое несчастье. Пригубила вот за помин души.

Она сморщилась, слёзы потекли по щекам. Нина Васильевна отвернулась, вытерла глаза кончиком белой шали. Потом убрала со стола в буфет огурцы и чекушку, унесла на кухню сковородку.

Бугаев оглядел комнату. Жила Горюнова небогато. Старинные буфет и шкаф, когда-то, наверное, соседствовали в одном гарнитуре. Красного дерева, с красивыми бронзовыми накладами, на которых были изображены орнаменты из полевых цветов, они выглядели чуть-чуть чопорно. Старым был и круглый стол. Только зелёная кушетка, дитя массового производства, казалась в этой комнате вещью случайной и недолговечной. Обои на стенах были самые простенькие и давно выцветшие. Над кушеткой висел портрет морского офицера и под ним потускневший от времени кортик. Моряк был молодым и улыбчивым.