Владимир Колычев: Выстрел, который снес крышу

– Я все про тебя знаю, Паша. Я слежу за тобой.

– Оттуда? – Торопов поднял глаза к потолку.

– Я не ангел, чтобы следить оттуда. Я живой человек…

– Я семь лет провел в тюрьме. Но уже целый год на свободе. Почему же ты появилась только сейчас?

– О какой свободе ты говоришь, Паша? Нет никакой свободы. Потому что ты никогда не сможешь стать свободным, пока я не прощу тебя. А я тебя не прощу, потому что ты стрелял в меня! Потому что ты хотел меня убить. И еще ты убил Юру. А я любила его!.. И тебя любила, и его…

Старая обида волной вдруг поднялась из глубины души и захлестнула сознание. Маша любила кого-то другого… Ну как он может относиться к ней после этого?!

– Пошла ты к черту!

– Зачем ты так? – хлюпнув носом, с обидой посмотрела на него Маша. – Я же и тебя любила…

Она поднялась со стула, на котором сидела, и, закрыв лицо руками, чтобы скрыть слезы, вышла из палаты. Только тогда Торопов пожалел о своем поступке и бросился за женой. Кровь пульсировала в висках, в ушах шумело, дверь в палату плыла в глазах, как отражение в кривом зеркале, пол качался под ногами, и все-таки Павел вышел в коридор. Но Маши там не было, зато нос к носу он столкнулся с Эльвирой Тимофеевной.

– Маша!

– Я не Маша, – обеспокоенно и вместе с тем строго посмотрела на Павла женщина и, мягко взяв за руку, завела обратно в палату.

– Нет, там была Маша! – кивком показывая за порог, возбужденно сказал Павел. – Моя жена!

– К вам приходила ваша жена?

– Да, покойная жена… То есть я думал, что она погибла…

– Покойная жена?! – с циничной иронией профессионального психиатра спросила женщина.

– Ну, я думал, что покойная. На самом деле она живая…

– Живая, живая, – увещевательно согласилась Эльвира Тимофеевна, легонько подталкивая Торопова к койке.

– Я должен ее догнать!

– Да, конечно… – она пальцем оттянула вниз нижнее правое веко пациента, осмотрела глазное яблоко. – Только не сейчас.

– Но я должен…

– И я должна. Должна предположить, что у вас наблюдается иллюзорно-бредовая дереализация. Негативные последствия приема лекарств. В этом, конечно, есть моя вина, но боюсь, что у вас еще и психика нарушена. Вы же не хотите пройти курс принудительного лечения?

– Ну, нет! – не на шутку встревожился Торопов.

– Тогда в постель и спать. А я посмотрю, насколько вы способны контролировать себя…

– Спать, спать, – закивал Павел, забираясь под одеяло.

Эльвира Тимофеевна и без того считает его как минимум не совсем нормальным, и он ни в коем случае не должен подтверждать ее предположение. Он должен взять себя в руки… Он успокаивается, закрывает глаза. Он в ясном сознании, он может контролировать себя. А Машу он найдет. Она где-то здесь, в этой больнице, иначе она просто не смогла бы найти его. А раз она здесь, он будет ее искать. И ее будет искать, и злобного клоуна…

Стекла были вымыты до состояния невидимости, и если бы не решетка, Торопов мог бы решить, что путь через окно свободен, а оно широкое, высокое, совсем не такое, как в тюрьме. Но какой смысл покидать палату через окно, если можно спокойно выйти в дверь? Ведь Эльвира Тимофеевна не препятствует его работе, и сейчас на дворе обещанное утро, когда он может взяться за дело. Правда, на нем сейчас больничный халат, а обычную одежду ему пока не принесли. А ведь завтрак уже был, и он с удовольствием съел пшенную кашу на молоке и кусочек вареной колбасы, не важно, что слегка зеленоватой. Сытость, помноженная на бодрость выздоровевшего человека, – отличная платформа для плодотворной работы. Сейчас появится Эльвира Тимофеевна, потом принесут одежду, и можно приступать… Только с кого начинать поиск? С клоуна или с Маши…

Но была ли Маша, вот в чем вопрос? Может, она действительно привиделась ему? Эльвира Тимофеевна накачала его психотропными лекарствами, чтобы обеспечить ему покой и сон, вот и придавила его иллюзорно-бредовая дереализация… Но ведь Маша была такой же осязаемо-реальной, как и появившаяся вслед за ней Эльвира Тимофеевна. А уж она-то не могла ему привидеться…

Он разговаривал с Машей, как с живой. Но ведь не могла она выжить после того выстрела восьмилетней давности. И как она узнала, что он здесь? И почему она появилась именно тогда, когда он попал под действие психотропного препарата? И почему она ни разу не коснулась его рукой, чтобы подтвердить свою материальность?..

Торопов подошел к окну, глянул вниз. Судя по высоте, палата находилась на третьем или четвертом этаже основного здания. Раскидистые клены под окном, листва молодая, клейкая. От нового больничного корпуса к старому, через маленький уютный парк, тянется аллея с круглыми клумбами. Больные в темно-серых халатах сидят на скамейках, прохаживаются по газонам. С виду совсем не буйные, они неторопливо наслаждаются по-летнему теплой погодой, так овцы неспешно и с удовольствием пощипывают травку. Но за овечьим стадом посматривают пастухи, а за этим – санитары. Их было всего двое – высокие, крепкие парни в белых халатах. Они смотрели за порядком, отгоняя от клумб особенно рьяных любителей природы и почитателей цветочных букетов. И еще они следили за тем, чтобы пациенты не приближались близко к забору, мало ли что у кого на уме. Тихо, спокойно все, и клоунов нигде не видно…