Владимир Колычев - Выстрел, который снес крышу

– Ты еще меня не знаешь! – воинственно вскинул голову Торопов.

Но от резкого движения перед глазами все вдруг закружилось, и он рухнул на бок. Эльвира подложила ему под голову подушку, а потом накрыла одеялом.

А к вечеру у него поднялась температура.

– Да у тебя жар, мой дорогой, – приложив губы ко лбу Павла, сказала Эльвира.

– Приплыли.

– Вот и я о том же. Плавать надо было меньше в холодной воде…

– Если бы только это.

– Забудь о том, что случилось… Они приходили, извинялись.

– Кто приходил? – встрепенулся Павел.

– Ребята эти. Дима, Костя и Саша. Я во дворе убиралась, а они подошли, головы книзу; извините, говорят, погорячились.

– А ты?

– Что я? Отчитала их. Объяснила, где работаю. Сказала, что в следующий раз за ними бригада «Скорой помощи» приедет. Пошутила, конечно, но впечатление произвела, – тихонько засмеялась Эльвира. – Они пообещали, что больше не будут.

– И ты им поверила?

– Да. Видно же было, что ребята не в себе. С похмелья…

– А с каких это пор нетрезвое состояние является смягчающим обстоятельством? – возмутился Павел.

– Я тебя понимаю. Ты был военным следователем, работал с молодыми солдатами. И эти ребята призывного возраста. Но раз ты работал с такими охламонами, ты должен понять их и простить…

– А если не прощу?

– Тогда у меня будут большие неприятности, – загрустила женщина.

– В каком смысле?

– В прямом. У Димы отец большой начальник. Мне Саша об этом сказал. Ну как бы невзначай. Мне он, может, ничего не сделает, но будет вставлять палки в колеса, если мой дом вдруг сгорит. Я, конечно, Диму во всем и обвиню, потому что у меня с ним конфликт был, – кивком она указала в сторону дома с фахверками. – Но кто мне поверит? Как бы самой крайней не оказаться.

– А ты думаешь, дом сожгут?

– Если я так думаю, то и они подумать могут.

– Логика, конечно, в этом есть.

– Так что прошу тебя, не связывайся с ними.

– Уже связался.

– Забудь. А простуду мы твою вылечим. В бане. Старинным дедовским методом, – многообещающе улыбнулась Архипова. – Всю хворь как рукой снимет.

Баньку она истопила сама. Привела Павла в трапезную, обставленную скромно, но со вкусом, помогла раздеться, велела идти в парилку, куда вскоре пожаловала сама, но не голышом, а с накинутой на плечи простыней. Отпарила липовый веник, отхлестала Павла с ног до головы, отчего тело стало масляным. Температура в сауне приближалась к ста двадцати градусам, а после того, как Эльвира плеснула на каменку воды с эвкалиптом и выскочила за дверь, у Торопова возникло непреодолимое желание последовать за ней. Но все-таки он выдержал обжигающий пар, закрыв лицо руками. А когда внешний жар спал, вышел в прохладную, как ему казалось, моечную, где под струей душа спиной к нему стояла Эльвира.

– Убить меня хотела? – спросил он, чувствуя, как его знобит изнутри.

– Зачем мне тебя убивать? – не оборачиваясь, весело отозвалась женщина. – Ты мне еще пригодишься. Дом красить, забор ставить.

– Забор не потяну, – мотнул он головой. – Времени не хватит.

– А сколько тебе нужно времени?

– Если самому, то месяца три…

– Так и оставайся на три месяца. Я уеду, а ты оставайся. Тебе же все равно жить негде.

– Негде, – кивнул Павел. – Но не будем об этом.

– Становись под душ, – сказала Эльвира, освобождая для него место.

Архипова ушла, и Торопов вскоре, смыв с тела липовое масло, последовал за ней. В трапезной было темно. Она освещалась лишь тусклым вечерним светом, проникавшим в окошко. Женщина лежала под простыней на расправленном диване и ждала Павла.

– Как ты себя чувствуешь?

– Да так, – неопределенно пожал он плечами.

Не очень-то помогла ему банька, и тело продолжало сотрясаться, как в лихорадке, а еще голова разболелась, и к горлу подступила тошнота. Если ему и хотелось сейчас лезть в постель, то лишь для того, чтобы свернуться калачиком, лежать и ждать, когда спадет жар. Но Эльвира спокойствия ему не обещала.

– Ничего, скоро все будет в порядке, – с шаловливыми нотками в голосе сказала она. – Сейчас закончим лечение, и все будет хорошо…

Она поднялась с постели, взяла его за руку, жестом пригласила лечь на спину, сама забралась на него верхом, вялым бюстом прижавшись к его груди. Какое-то время она просто лежала на нем, согревая теплом своего тела, а когда он созрел для любви, начала действовать. И ее, казалось, ничуть не пугало, что она может заразиться…

Увы, но баня и прочие утехи хворь не изгнали. Ночь Павел провел в горячечном бреду, утром его донимали температура и боль в суставах, и только к вечеру ему стало немного легче. Зато теперь он точно знал, что с психикой у него все в порядке. Во-первых, огрести так плотно можно было только наяву. Били его так сильно, что будь он в иллюзорном мире, боль и встряска вытащили бы его оттуда. Во-вторых, ночью к нему подходила Эльвира, живая и настоящая, но ни разу не появилась покойная Маша. А ведь он как раз находился в том состоянии, когда казалось, будто явь плавится, как пластилин под знойным солнцем.