Владимир Колычев - Выстрел, который снес крышу

Павел мгновенно поднялся и, вжав голову в плечи, вышел на лестницу.

Он уложился в срок, но Эльвира Тимофеевна пришла к нему в палату лишь вечером, после ужина.

– Как самочувствие? – мягко спросила она, усаживаясь на стул.

– Все хорошо. Только на Машу не кричи.

Торопов лежал на спине, глядя со страдальческим выражением на лице в потолок. Наступило время, когда его сознание окончательно погружалось в сумерки, и он переставал отличать явь от наваждения. Эльвира Тимофеевна уже здесь, а скоро появится Маша, и голова его развалится на части, если начнется скандал.

– Я не увижу твою Машу. И кричать на нее не буду. Я настоящая Эльвира Тимофеевна, а не вымышленная.

– Да? Возможно…

Повернув голову набок, Павел посмотрел на врача. Кофточка на ней с длинным рукавом, джинсы. Нет короткого халата и чулок тоже. Значит, она действительно настоящая. Собралась уходить домой после работы, по пути зашла к нему, как обещала.

– А где она?

– Твоя Маша в твоем больном сознании. И мне очень жаль, что ты не можешь справиться с ней…

– Не правда, я с ней справляюсь. И не про Машу я спрашиваю, а про ту, которая была у вас. Дарья Павловна ее зовут.

– Какая Дарья Павловна? – удивленно повела бровью Архипова.

– Ну как же, мы с ней возле вашего кабинета сидели. Вы меня в палату отправили, а ее к себе в кабинет пригласили.

– Ты слышал, как я ее к себе в кабинет приглашала?

– Нет, но вы должны были ее пригласить, ведь она к вам пришла.

– Ты слышал, как я с ней разговаривала?

– Нет. Но вы же должны были с ней говорить, если она приходила… Я с ней говорил. Про свою Машу рассказывал, а вы подумали, что я с ней самой говорю. Сказали, чтобы я контролировал себя…

– Ты разговаривал с пустотой, Паша, – обеспокоенно покачала головой Эльвира Тимофеевна. – Не было никакой Маши. И Дарьи Павловны не было. Ты один перед моим кабинетом сидел. Больше никого я не видела…

С обреченным видом Торопов закрыл глаза. Дарья Павловна привиделась ему, значит, он болен по-настоящему, и нет никаких в том сомнений.

– Что теперь со мной будет?

– Будем лечиться, Паша, – по-дружески мягко сказала Эльвира Тимофеевна.

– Аминазин?

– Ну почему сразу аминазин? Все боятся аминазина, но никто не знает, что его у нас попросту нет. Хлорпромазин – это вчерашний день, этим нейролептиком уже давно никто не пользуется. Есть гораздо более эффективные и безвредные лекарства…

– Но лекарства… Я не хочу быть овощем.

– О чем ты говоришь? Придумали себе страшилки, пугаете друг друга.

– Может, все-таки без лекарств обойдемся? Контролировать я себя умею…

– Тогда расскажи, о чем вы говорили с Дарьей Павловной?

– Так не было ее!

– Да, но в твоем воображении она была. Ты расскажешь о ней, возможно, этим вытравишь ее из своего сознания.

– Вы врач, вам виднее… Гулял я, смотрю – женщина, думал, Маша, позвал ее, а это не она. Женщина спросила, где кабинет главного врача, я показал. Мы разговорились. Я рассказал, почему здесь, сказал, что жену свою убил, и она теперь ко мне является.

– Только про Машу и рассказывал?

– Ну да.

– И все?

– А что еще?

– Может, про клоуна что-то рассказывал?

– Зачем? – смутился Павел.

– Если рассказывал, то ты должен мне об этом сказать. Как врач я обязана знать все.

Павла напугали звенящие нотки в ее голосе, и он сдался.

– Ну, говорил про клоуна. Только я сказал, что привиделось мне это. Честное слово, сказал, что привиделось. И про Горуханова сказал, что не было его…

– И про Горуханова говорил?

– Да, говорил. И она говорила. Сказала, что в него стреляли. В мае. А в июне он умер в больнице.

– Плохо, – осуждающе покачала головой Эльвира Тимофеевна. – Плохо, Павел, что мифический Горуханов не выходит у тебя из головы. Ты не с Дарьей Павловной разговаривал, а с самим собой. И ты сам себе отвечал, что в Горуханова стрелял клоун. Потому что ты в это веришь.

– Нет, не верю.

– Веришь. Это у тебя в подсознании.

– Я не верю, честное слово.

– Я бы могла сказать, что это твое право, верить в собственные вымыслы. Но не могу так поступить. Потому что этот вымысел сидит в тебе, как зараза, которая разрушает тебя. Тебе нужно успокоиться.

– Я спокоен.

– Нет, ты должен внутренне успокоиться. Тогда и клоун оставит тебя в покое, и Маша.

– Я постараюсь успокоиться внутренне… Честное слово, ни клоунов больше не будет, ни Маши.

– Хорошо, если ты сможешь проконтролировать себя изнутри. Но если нет, я, как врач, обязана буду принять более действенные меры.