- Что же вам удалось узнать?
- Так, пустяки. Впрочем, это даже не имеет отношения к предмету нашего разговора.
- Нет, говорите.
- Извольте. Они говорили, что юноша, который сидел вместе с нами, кажется, Коваленко, если не ошибаюсь… Должен сказать, что я ничего к нему не имею, очень приятный и даже корректный юноша. Так вот, оказывается, Коваленко убит за то, что якобы выдал каких-то там своих сообщников. Простите, это правда?
- Правда,- подтвердил Северцев.- А что касается причин, не могу сказать, просто не в курсе дела.
Помолчали.
- Так вы говорите, что это сообщение поступило из соседней камеры? - решил уточнить Северцев.
- Совершенно верно. Перед этим они как раз перестукивались. Но мы отвлеклись…
- Нет, достаточно. - Северцев встал.
- Позвольте, я же не рассказал главного! Они там собираются играть на меня в двадцать одно! Они…
- Достаточно, - повторил Северцев. - Вас переведут в другую камеру. Без уголовников…
…Камера № 14 была по коридору крайней и справа не соседствовала ни с кем. Оставалась левая камера под номером 13. Она была небольшой - всего на три человека.
Не откладывая дела в долгий ящик, Северцев тут же выяснил, кому из заключенных этой камеры была сегодня вручена передача или письмо. Спустя десять минут он уже знал фамилию: Гонтарь. Это был квартирный вор, имеющий за плечами длинный хвост судимостей.
Дальнейшие оперативные мероприятия также не представляли особых трудностей. Без всякого предупреждения, в неурочный час, трое заключенных были выведены на прогулку.
В их отсутствие камеру обыскали. В щели между стеной и нарами Брайцев обнаружил изорванное в мельчайшие клочки письмо. Когда их сложили, они оказались отрывком письма. Фраза гласила: «Николай просит передать благодарность Бирюку, и скажи ему, что мальчик расшибся».
- Есть! - хлопнул по столу Северцев. - Есть, - повторил он упавшим тоном. Даже его, видавшего виды, потряс неприкрытый цинизм написанного.
…Цепочка начинала вырисовываться. Она выглядела примерно так: Бирюк - Гонтарь - затем какой-то его корреспондент, связанный с безусловно интересующим следствие Николаем.
С письма была снята фотокопия, потом Брайцев аккуратно собрал обрывки и, чтобы не вызвать подозрений у Гонтаря, водворил их на прежнее место. После этого заключенных вернули в камеру.
Теперь нужно было установить личность автора письма и его связи. Судя по почерку, писала женщина.
Выяснилось, что Гонтарь не получал писем по почте. Записки шли вместе с передачей. Передачи приносила мать или сестра.
Гонтари жили в одном из тихих переулков, примыкающих к Таганской площади. С помощью участкового уполномоченного Северцев установил, что в семье есть ребенок - сын Марии Гонтарь; мальчик недавно перенес операцию аппендицита и находится в детской районной больнице.
Раз в неделю, по воскресеньям, лечащие врачи больницы встречались с родителями. Дарья Захаровна Гонтарь, бабушка, воспитывающая шестилетнего Юру, была хорошо знакома с палатным врачом Елизаветой Петровной. Поэтому ее крайне удивило, когда Елизавета Петровна не стала разговаривать с ней и попросила зайти к заведующему отделением.
Он принял Дарью Захаровну в своем кабинете и оказался на редкость приветливым и душевным человеком. Доктор был уже не молод, редеющую шевелюру посеребрила седина, глаза смотрели внимательно и добро.
«Господи,- подумала она,- наверное, с Юркою худо!..» Сердце ее забилось часто-часто.
- Не волнуйтесь, - поспешил предупредить доктор. - Ваш внук чувствует себя прекрасно.
- Слава богу! - произнесла она одними губами.
Она сидела по-старушечьи прямо, сложив на коленях руки, и ждала: зачем же ее пригласил к себе этот важный врач?
- Вот Елизавета Петровна жаловалась мне, что ей ни разу не приходилось разговаривать с матерью Юры. Разве у мальчика нет родителей?
- Я ему мать! - сердито ответила бабушка.
- Ребенку уже шесть лет. Он все понимает, - продолжал доктор. - И, естественно, ему обидно видеть, что соседей по палате навещают чуть ли не каждый день, а его мать не была здесь ни разу.
Удар был рассчитан верно и достиг своей цели.
- Разве ж она ему мать? Она… Вот кто она такая! - У нее вырвалось грубое, оскорбительное для женщины слово, и тотчас же, испугавшись своей дерзости, она опасливо подняла глаза на врача. Но лицо его по прежнему было спокойным, как будто ничего особенного не произошло. И это понимание, это молчаливое участие, которое порою действует сильнее самых горячих слов, окончательно сломили Дарью Захаровну Гонтарь. И, сама не понимая почему, она стала рассказывать этому, в сущности, совершенно незнакомому ей человеку всю свою жизнь, все свои горести и печали, не приукрашивая и не тая ничего.
Читать дальше