Наталья Андреева - Угол падения

«Я сама». И подпись: «Ольга Минаева». Все.

В проеме двери уже появились чьи-то взволнованные лица, кто-то ойкнул, кто-то испуганно прикрыл рукой рот, мужчины просто растерялись, глядя на красивое мертвое тело.

— Она выбрала, — сказал Леонидов и повернулся к Барышеву: — Ты у нас специалист по вызову оперативников. Иди, что стоишь. А вы все выйдите, это не Третьяковская галерея, нечего здесь смотреть.

Он осторожно положил на кровать свесившуюся вниз Ольгину руку, поправил волосы, открыв застывшее прекрасное лицо. Ольга умирала мучительно, билась в судорогах, черты лица исказило страдание. Большие голубые глаза смотрели куда-то вверх, словно перед смертью она удивилась, что все наконец-то кончилось, и увидела незнакомый ослепительно яркий свет. Алексей сдернул с соседней кровати белую простыню и накрыл тело. Особенно тщательно он!расправил эту простыню на Ольгиных длинных стройных ногах, которые были раскинуты в последнем отчаянном броске навстречу смерти.

Алексей по привычке бросил профессиональный взгляд на комнату, словно хотел убедиться, что это действительно самоубийство, но почувствовал, что не хочет и не может здесь больше оставаться и выяснять подробности. Он вынул торчавший из замка ключ, вышел и попытался приставить дверь на место. Петли со скрипом вошли в свои пазы.

— Никому не надо сюда входить, — громко сказал он. Вдруг сдавленный вздох раздался в углу дивана.

— С Ириной Сергеевной плохо! — крикнул кто-то.

Народ, словно обрадовавшись возможности отвлечься, кинулся в разные стороны за водой, нашатырем, полотенцами. В суматохе Леонидов подошел к Александру Иванову и с силой сжал его плечо.

— Что ты ей вчера сказал, сволочь?

— Ничего я не говорил. — Иванов был бледен и с трудом сжимал стучавшие зубы.

— Ты последний там был. Я тебя, гад, в тюрьму засажу!

Наних начали оглядываться.

— Тише ты! Я как лучше хотел. Мы нормально расстались.

— Ты к ней в постель пытался залезть? Лапал?

— Да ничего я не делал! — Иванов дернулся. — Да у меня от, твоих кулаков до сих пор все болит. Какая к черту баба после того, как тебя долбанули во все места?

— Почему она это сделала?

— А я откуда знаю? Мы говорили-то всего минут десять.

— О чем?

— Я сказал, что никто ее не уволит, что я сам сделаю все, что она скажет, вот и весь разговор.

— Предложил себя в качестве содержателя?

— Да я просто сказал. Подумаешь, подкатиться к бабе, которая тебе нравится, что ли, нельзя. Кучу комплиментов ей наговорил, чуть ли не в любви объяснился. Да я даже жениться на ней был готов!

— Только она не захотела. Лучше уж на тот свет, чем в любовницы к такой гниде.

— Да не из-за меня она! Не из-за меня!

— Да ты прыщ, гниль, ты себя в зеркале-то видел? Да тебе шлюха только может дать, и то если по максимуму заплатишь!

— Ее просто совесть замучила! Это она Пашу убила! Она! Все знают!

— Заткнись!

— Кто убил Пашу? — спросила вдруг осевшим голосом внезапно очнувшаяся Серебрякова.

Иванов облизнул губы:

— Она пошла на тот балкон, чтобы послушать, как Валера будет Пашу ломать. Я просто хотел, чтобы она узнала, что Паша бабами не дорожит, даже такими порядочными.

— Но ты же ничего не видел?

— Костя видел,

— Костя, ты видел, как Оля Пашу толкнула? — Серебрякова напряглась.

— Какая разница, кто толкнул.

— Как же так, Костя? Это не может быть, чтобы Оля.

— Она. — Манцев зачем-то высморкался в клетчатый, пахнущий дешевым одеколоном платок. — Я на диване лежал, когда они заспорили: Валера и Паша. Потом Валера Пашу все-таки уломал, тот успокоился. Он все никак не мог протрезветь, здорово налакался в тот вечер, начал к Валере лезть, обниматься, другом называть, а Ольга пряталась в той летней комнате, там замок плевый, я сам ей шпилькой открыл.

Ну, пока они о делах говорили, еще ничего, можно было проглотить, но потом Валера начал Сергеева убеждать, что с Ольгой тот далеко не уедет. Еще сказал: «Такому, как ты, порядочные девушки не нужны. Зачем тебе под боком этот комсомольский задор, она до сих пор видит только черное и белое». А Паша сказал: «Зато знаешь, какая она страстная? Тебе так ни одна баба не дает». Ну и всякое там прибавил, чего мужики друг другу говорят. Но потом Паша подумал-подумал и решил потихонечку с Ольгой расстаться. Долго еще они с Валерой трепались про всякое.

— А ты лежал и слушал, как они Ольгу обсуждают. Ведь знал, что она за дверью стоит.

— А что мне было делать, туда, что ли, бежать?