Наталья Андреева: Угол падения

— Да, жаль. — Про себя, конечно, Нора порадовалась такому повороту событий, у нее-то машины никакой не было, и в этом вопросе Паша был тверд как скала.

— А ты своего Пашку на шубу не расколола?

— Разбежалась. Жмот он. Да, сдается мне, у него и денег-то толком нет.

— Как нет? Он же коммерческий директор, совладелец.

— Это он так говорит. Я недавно слышала краем уха, как он с Серебряковым собачился, царство ему небесное. Раньше все тихо-мирно было, а тут орали так, что особо и подслушивать не пришлось. Серебряков прямо так и сказал, что от Пашиной доли остался один дым и ему надоело, мол, субсидировать его дорогие привычки.

— Чего-чего делать?

— Субсидировать. Слово такое, но не в этом суть. Я только одну фразу четко запомнила: «Ты все отдашь до копеечки, и тогда, когда я тебе скажу». Вот такие дела, подруга дорогая.

— Да, значит, обе мы с тобой на мель сели.

— Как знать, как знать. Серебряков-то помер, а жена его корова коровой. Авось Паша и развернется, она-то считает, что он близкий друг, совладелец и все такое.

— А я теперь женщина свободная. Познакомила бы ты меня с каким-нибудь мужиком, что ли. С богатеньким таким Буратино.

— Смеешься? На дороге такие не валяются. Да и у меня с Пашей, похоже, остывает,

— Что, сорвался?

— Вроде того. Так что скоро вместе пойдем, подруга, на вольные'хлеба.

— Слушай, может, приедешь ко мне, дубленку посмотришь, посидим, водочки попьем.

— Лучше в кабак. Может, зацепим кого.

— Что мы, дешевки?

— Милая, знаешь, какая конкуренция подрастает? Помоложе нас с тобой, да и поумнее. Кризис всех на улицу выкинул. Сейчас умные девки в цене: образование там, манеры, языки.

— Что, может, и нам пойти поучиться?

— Ты читать не разучилась, подруга?

— А сама? Ладно, в кабак так в кабак. Гульнем на последние. Что ж делать-то. Времена сейчас тяжелые.

— А ты объявление в газету дай: «Молодая, красивая, свободная, ищет состоятельного мужчину для постельных дел за соответствующую плату».

— Смеешься.

— Ну вывеску на грудь надень: «Свободна, сдаюсь внаем».

— Что я, квартира?

— Это куда посмотреть.

— Ладно-ладно, я посмотрю, как ты пошутишь, когда тебя по следователям таскать будут.

— А меня-то с чего?

— Что ж мне одной, что ли, отпихиваться? Кстати, следователь ничего. Можно и пообщаться.

— А, этот блондин в дешевых шмотках? Приезжал сегодня к Паше, когда мы на корте торчали.

— Ну, шмотки у него, может быть, и дешевые, зато в шмотках все нормально.

— Проверяла?

— Нет еще. Но на коленки мои он отреагировал.

— Ты что, у них же там небось облико морале.

— Прям. Котяры — они и есть котяры. Я в следующий раз обязательно шорты кожаные надену. Тогда проверим, как там у них в милиции с потенцией.

— Ты что, серьезно? Нужен он тебе? Знаешь, какая у них зарплата?

— А я так, на интерес, может, он мне понравился?

— Давай-давай, подруга, потом расскажешь. А вообще-то не советую.

— Это ты так говоришь, потому что тебе слабо такого мужика завалить.

— Кому, мне?!! Тебе не слабо, а мне слабо? Большое у тебя самомнение, Ланочка.

— Пари хочешь?

— А давай. На что?

— Ужин в ресторане. Если я с ним пересплю, ты платишь, если ты — я плачу.

— А если он сегодня со мной, завтра с тобой?

— Ничья. Каждый платит за себя.

— Какой ресторан?

— Кто выигрывает, тот и заказывает музыку. Неделя сроку, а потом подводим итоги.

— Только по-местному.

— Я всегда свое слово держу.

— Ну ладно, подруга, звони.

— Пока.

А капитан уголовного розыска Леонидов, не подозревая о состоявшемся сговоре двух львиц, подняв воротник, шагал домой под мелким дождичком, нащупывая в кармане вожделенную кассету со взятым у приятеля «Титаником». В этот момент он мечтал выпить после рабочего дня рюмочку водки, может, две и, заев это дело тарелкой маминого борща, залезть с ногами на продавленный диван и насладиться шедевром мировой кинематографии. Алексея ждали дома Джеймс Камерон, мама и спокойный ленивый вечер.

Самый отвратительный звук на свете — это звонок будильника ранним утром, когда смертельно хочется спать. Он выдергивает из сладкого забытья, заставляя начать новый день, который зачастую не приносит ничего, кроме очередных неприятностей.

Алексей всегда заводил будильник на десять минут пораньше, чтобы полежать еще немного без сна и всякого движения и настроить мысли вместе со всем организмом на возможные ожидаемые катаклизмы. С утра его тело было сродни раздолбанному музыкальному инструменту, нуждающемуся в срочной настройке. Подъем напоминал утреннюю гамму: «до» — встать, сделать зарядку, принять холодный душ и заправиться крепким кофе. «Ре» — расчесать примятые волосы и попытаться привести себя в божеский вид. «Ми» — пережить битву за место под электрическим солнцем общественного транспорта. «Фа» — добраться в итоге до работы. «Соль» — составить план на текущий рабочий день. «Ля» — на этой ноте Леонидов проснулся окончательно, потому что на «ля» начиналось имя его девушки Ляли, которой он не звонил уже три дня. Вообще-то ее звали Еленой, но, как оказалось, женские имена преобразовывались по вкусу владелиц в наиболее приятное звучание, чем наградили их родители. Конечно, Ляля была девушкой работающей, недорогой и непретенциозной, поэтому выбрала имя, вполне соответствующее ее внешнему облику. На ней Леонидов должен был жениться, потому что этого активно хотели окружающие. Во-первых, хотела Лешина мама, мечтавшая о внуках, во-вторых, давно уже женившиеся друзья, жаждавшие такой же участи для до сих пор уклоняющегося соратника, в-третьих, Лялины подруги, предвкушающие, как классно будет оторваться на шумной свадьбе. И наконец, сама Ляля, потому что ей исполнилось двадцать пять лет и дальнейшее пребывание в девичестве казалось неприличным.