Андрей Орлов - Я навсегда тобою ранен...

Под камнями в лагере никого не было. Валялись разбросанные вещи, тут же лежал карабин. Куницын издал торжествующий вопль, схватил свою игрушку, начал жадно обнюхивать спусковой механизм.

– Стреляли!

Кто бы сомневался? Он рухнул на колени, поднял стреляную гильзу, уставился на нее, как на брусок благородного металла, потом опомнился, завертел головой. Я кинулся изучать следы, хорошо пропечатавшиеся на песке. С горы определенно кто-то свалился! Этот кто-то уже начинал бесить... Он спрыгнул с камня и атаковал Мурзина. Большие человеческие следы, но отпечатков протектора не было. Голая подошва – то ли обмотки на ногах, то ли узор давно стерся. Следы отвернули в сторону – Мурзин пальнул. Промазал. Прыжок – и эти двое покатились по земле. Валялись очки – почему-то целые. Потом этот «заморыш» бросил Мурзина, помчался к Рите, которая пыталась подняться, кричала, но мы ее не слышали. Борьбы, похоже, не было. Остались продавлины от падения тела, следы волочения людей, которые не сопротивлялись, потому что были без сознания. Он тащил обоих одновременно! Швырнул за камень одного, затем другого. Минут семь-восемь в запасе у вурдалака имелось...

– Стелла, останься, Куницын, за мной! – Я забросил ногу, вскарабкался на соседний булыжник, полез дальше, чуть не свернув голяшку. Сунул пистолет в боковой карман, чтобы не мешался. До ближайшей террасы, увенчанной соснами, тянулась сплошная каменная гряда метра три шириной...

Одного из пропавших членов экспедиции мы вскоре нашли – стоптанные ботинки торчали из расщелины. Поднатужившись, выволокли на белый свет Мурзина – живого! Правда, без сознания. Лицо в ссадинах, черно от грязи, шапку потерял, голова разбита. Он прерывисто дышал, издавая клокочущие звуки.

– Сестра, один есть, тащи аптечку! – заорал я прыгающей по пляжу Стелле. – И воды зачерпни!

Мы окатили его холодной водой. Мурзин задергался, застонал, открыл глаза и с ужасом уставился на три размытых силуэта. Схватил меня за руку, что-то замямлил. Куницын нацепил ему на нос очки, и тот успокоился. Пока Куницын со Стеллой приводили парня в чувство, я полез дальше. Вывалился на террасу. Но противник, чуя приближение превосходящих сил, уже убежал. Вместе с добычей. Похититель невест, блин... Я пробороздил террасу, но не нашел никаких следов – площадка была каменистая, а в деревья этот урод не совался – протащился мимо, неся похищенное тело на горбушке. Ноша, к слову сказать, не такая уж обременительная...

Я слез с террасы, снова ползал по каменным лабиринтам. Состояние, словно пережил квантовую телепортацию, пробил время и выпал в прошлогодний сугроб. Звон в ушах, никаких других звуков. Существуют так называемые «зоны молчания» – рядом с земной поверхностью, где звуки от явственных источников не слышны, в то время как на больших расстояниях от этих источников они вполне различимы. Ученые уверяют, будто звук распространяется по плавной кривой – вверх, и все, что расположено под этой линией, для человеческих ушей недосягаемо...

Я одолел метров десять, взмок, отбил коленку, встал, раздумывая, как поступить. Этот вурдалак, которого я уже не чаял найти, мог уйти тремя способами: перебраться на соседнюю террасу (ищи тогда ветра в поле); спуститься к воде или забраться на выступ над головой (предварительно забросив туда пленницу), а оттуда и до верхней террасы рукой подать...

Я был не в состоянии проводить долгие поисковые мероприятия. Пошатываясь, вернулся к завалам, где двое склонились над Мурзиным, и честно все выложил. Милиция в нашей стране не железная, и нечего на нее постоянно надеяться. Упреков не дождался – людей трясло от страха.

Очнувшийся Мурзин поведал жуткую историю. Опять он толком не разглядел чудище. Дескать, любовался сумеречной дымкой, окутывающей речную долину. Потом задремал, забыв, что сон разума рождает чудовищ. За спиной что-то хрустнуло, ухнуло, он повернулся, пальнул, не глядя. Нечто лохматое, страшное, воняющее, как стадо скунсов, сцапало его за грудки, отшвырнуло, снова набросилось. Когда его тащили за ногу по песку, он потерял очки и сознание. Треснулся о камень – очнулся от пронзительной боли. Он помнил басовитое дыхание, издаваемое существом. Оно волокло не только его, но и Риту! Рожи проходимца он не видел (в глазах плыло, очков не было), только ноги в рваных штанах военного образца. Выше штанов струились лохмотья – вроде тех, в которых щеголяют бичи постперестроечной эпохи. Но Риту он помнил прекрасно: глаза у девушки были закрыты, с губ стекала кровь... Тут Мурзин и вспомнил, что он мужчина, черт возьми! Пусть и недоделанный, эгоистичный, с сытой ряшкой. Он извернулся, вырвал здоровую ногу и саданул нелюдя под коленку. А далее планировал толчок, чтобы скатиться вниз – дескать, до свидания, мы вам позвоним... но сил не хватило. Удар прогнул того, кто взял на душу грех насилия. Существо взревело, потеряв равновесие, упало. Обмякла Рита. Он слышал звук удара костяного предмета о камень. Чуду-юду решительно не повезло. Оно хрипело, харкало кровью. Скатиться к реке у Мурзина не получалось. Он повторил попытку, перевалившись через кромку камня. Но существо очнулось, поднялось, трубя, как бизон. Мурзин окаменел. Расплывались перед глазами очертания чего-то уродливого, страшного. Существо нетвердо шагнуло, взялось за голову, замычало. Но вынесло боль, шагнуло дальше, через неподвижную Риту... Как долго его пинало чудище, он не помнил. Добил удар по распухшей ноге. Видя, что противник не шевелится, тот не стал, видимо, доводить дело до греха, утрамбовал Мурзина в расщелину, где мы его нашли, схватил Риту...