Эд Макбейн - И пусть даже одержимые злом

— Он много плавает на яхте?

— Это его жизнь. Он просто женат на этом чертовом «Вороне». Мне кажется, он и в постель ложится с якорем!

— Видели ли вы когда-нибудь у него на шее медальон?

Инид взглянула на него с удивлением:

— Ничего не скажешь, хорошенькую тему для разговоров во время танца вы придумали.

— Так видели?

— Медальон? На шее? Ну, не знаю. Никогда не обращала внимания. Вы что, серьезно?

— Да так, просто интересуюсь, — сказал Зак. — А регата проводится ежегодно в это время?

— Где-то в июле, да.

— Фредди Бартон был здесь на прошлогодней регате?

— Думаю, что был.

— Вы не помните, когда точно проходила регата в прошлом году?

— Нет, но могу уточнить. В «Газетт» наверняка есть свой архив, могу справиться там, хотите?

— Да, если не трудно.

— Завтра прямо с утра этим и займусь. Но я не понимаю, Зак…

— Я тоже. По крайней мере, пока.

Она прижалась к нему теснее:

— Вы еще не видели «вид Мэрфи»?

— Нет. А что это такое, «вид Мэрфи»?

— Идемте.

Она отстранилась, взяла его за руку и повела из дома. В саду было очень тихо и темно. Маяк Гей-Хэда мерцал красным и белым. Далекий свет на конце мола отражался в воде. В океане огней было еще больше, огни судов беззвучно скользили по воде.

— Вот это и есть «вид Мэрфи», — сказала она.

— Просто очаровательно.

И вдруг она прижалась к нему и обвила руками шею. Их губы встретились, и она поцеловала его долгим и страстным поцелуем. Ее губы были мягкими, живыми, он чувствовал запах духов, исходящий от ее волос, а затем она отстранилась он него.

— А это поцелуй Мэрфи.

— Понятно, — он достал носовой платок и вытер с губ помаду.

— Было не очень больно?

— Нет.

— Зак…

— Может, вернемся в дом?

Она бросила на него пристальный взгляд и совсем по-девчоночьи выпятила нижнюю губу:

— Конечно! Конечно, давайте вернемся.

Она оставила его с доктором Рейтерманн и пошла налить себе выпить. Он наблюдал, как она пересекала комнату. Бородатый поэт остановил ее и пожаловался на виски. По всей видимости, виски тоже разрушали культурный потенциал Америки.

— Это правда, мистер Блейк? — спросила его доктор.

— Если вы Инга, то зовите меня Зак, — попросил он.

— Зак, извините. Так это правда?

— Что правда?

— Что правительство размещает на этом острове пусковую ракетную установку?

— Не знаю.

— Это могло бы быть интересным, не находите?

— Я… я тоже так думаю, — он посмотрел на женщину более внимательно.

— Не смотрите на меня так, Зак, — прыснула она. — Я не русская шпионка. Я была в Берлине всего два дня на консилиуме по поводу одного сердечного заболевания. Я, видите ли, кардиолог.

— Я не знал.

— Так вот, я должна заявить, что размещение здесь, в песчаных дюнах, пусковой установки может иметь просто катастрофические последствия. Вы не согласны?

— Согласен, — он вдруг подумал, давно ли появились эти планы относительно размещения пусковой установки? Не с прошлого ли лета?

— Я должна сказать об этом тому парню, романисту. Как называется его последняя книга?

— «Пиратское золото», — ответил Зак с отсутствующим видом.

— Что-нибудь о морских грабежах?

— Нет. О большом бизнесе.

— Он известен в этой стране?

— Да.

— В Германии он не известен, — решительно заявила доктор Рейтерманн. — Но он может подумать, что все это выдумано, притянуто за уши. Я не могу даже предположить, что на этом прекрасном острове может идти речь о каких-то шпионах, а вы?

— Не знаю, — Зак пожал плечами.

— Но, опять же, ведь повсюду насилие, разве нет? Эта индианка сегодня…

В его мозгу как будто вспыхнула сигнальная ракета. С небрежным видом он прикурил сигарету:

— Какая индианка?

— А вы разве не слышали? Кто-то убил индианку в Гей-Хэд. Полиция ведет расследование. По радио передавали, да. Сегодня вечером. Неужели вы ничего не слышали об этом?

— Нет, — ответил Зак.

Откуда-то из дома до него донесся настойчивый телефонный звонок. Пианист прекратил исполнение «Я побреду один», чтобы прокричать: «Телефон!» и начал наигрывать «Я никогда больше не улыбнусь», плавно переходя из песни в песню.

«Какая-то ностальгическая ночь, — подумал Зак. — Ночь старых песен, берегового вида, поцелуев. Ночь влюбленных. Ночь внезапно нахлынувших воспоминаний о Мэри, черным камнем лежащих у меня на сердце. Этот Фредди с его гонками, эта Инга Рейтерманн с ее пусковыми установками. Ночь, чтобы задать себе вопрос, почему была убита моя жена, ночь, чтобы подпрыгивать от испуга, стоит кому-то упомянуть о мертвой индианке. Ночь замешательства и воспоминаний, и я заблудился, о боже, заблудился в этих джунглях!..»