Анатолий Галкин - Тихий омут

– Зачем?!

– Надо, Павел, встречать опасность грудью. Если Карин не идет к Савенкову, Савенков первый пойдет к Карину.

Конец августа всегда был «мертвым сезоном» для «Дронта». Уже с начала лета состоятельный клиент начинал оздоравливаться своими доморощенными способами – кто на даче с банькой и шашлыком, кто «на югах», поближе к ласковому умиротворяющему морскому прибою. Но многих еще держали в городе дети. Сейчас в последний предучебный месяц чадолюбивые мамаши совершенно забыли о массажах и жемчужных ваннах и полностью отдались своим отпрыскам.

Сразу после отбытия Дрожжина с группой Карин распустил на месяц почти весь штат. Сейчас это было очень кстати. Ему показалось, что первый раз за последние четыре года он освободился от текучки и может спокойно все обдумать. Нет, не то, что вчера на Ленинских горах поведал ему генерал Баскаков. Не о старом его друге Савенкове и его «Сове», не об исчезнувшем майоре Тучкове, который почему-то крутился вокруг «Дронта». Это были важные, но проходные, решаемые вопросы. За свою жизнь Карин решал десятки и сотни более сложных ребусов-кроссвордов. Однако, поводом для капитальных стратегических раздумий был именно вчерашний разговор. Даже не сам разговор, а странное чувство, впечатление, что Баскаков сильно напуган. И это были не определенные опасения, а плохо скрываемая паника.

Баскаков… Карин познакомился с ним четыре года назад, когда только начинал свой бизнес. Тогда он был готов принять помощь от кого угодно. И особенно в тот день, когда появился у него тогда еще полковник Баскаков.

Утром этого дня он попал под «пробивку». Теоретически он знал, что это такое. И даже, как ему казалось, был готов к такой ситуации. Но одно дело слышать от агентуры или читать в сводках, как незагруженная «крыша» ищет себе новых «подшефных», а другое – самому попасть под этот ознакомительный «наезд» братвы.

Накануне в кабинете Карина завершили сборку мебели, и он первый раз восседал в новом мягком кресле. Внизу переругивались рабочие и стрекотали дрели – заканчивались работы в секции водных процедур.

В кабинет вошли трое. Один остался у двери, другой – проскочил к окну, а третий, очевидно главный, уселся напротив Карина и достойно выдержал мхатовскую паузу, чуть слышно барабаня костяшками пальцев по столу.

Карин до сих пор не может вспомнить их лица. Все трое были похожи друг на друга, как грузины на Центральном рынке.

Главный разговаривал очень вежливо. Может быть, это так показалось. Но явных угроз, надрывного крика, хрипа и «фени» не было. Просто у Карина безразличным тоном поинтересовались, кому он платит, и кто его охраняет.

Он знал, что ни к коем случае нельзя говорить, что он свободен, что он сам себе найдет охрану, что у него и брать-то нечего и другие подобные глупости. У братвы свой кодекс чести и свои правила игры. Его сразу бы «застолбили», а уж кто первым свеженького фирмача заарканит, тот и «доить» его будет всю жизнь. Таков порядок. Это напоминало времена первопроходцев: чья первая нога ступила – тот и хозяин.

Карин, даже не сдерживая естественное волнение, сообщил, что он под опекой «соответствующих органов с Лубянки».

– Телефончик опекуна?

– Не могу, господа. Меня не уполномочили.

– Вот если через два дня они тебя не уполномочат, будем считать, что ты с нами пошутил. Но это на первый раз. Мы таких шуток не любим.

Когда «господа» удалились, Карин начал лихорадочно перебирать своих бывших коллег. На такое мало кто пойдет. Надо не только дать свой служебный телефон, но, возможно, выйти на «стрелку» и, предъявив удостоверение, заверить первопроходцев, что у фирмача есть достойная и добротная «крыша» и при капитальной «разборке» им ничего уже не светит…

А к вечеру у Карина появился Баскаков. Он был похож на нормального предпенсионного полковника, готовящего свои «запасные аэродромы» и согласного на любое сотрудничество. Он действительно был готов на многое и Карин как-то сразу успокоился.

Но это было в первую их встречу. На следующий день Баскаков положил перед Кариным лист бумаги с колонками цифр. Внешне это напоминало шифровку из старых шпионских фильмов, но это было что-то другое.

Баскаков не дал Карину времени разобраться в этих сумбурных строчках. Он начал говорить быстро, убаюкивающим, ласковым и одновременно зловещим полушепотом:

– Вы только не волнуйтесь, Юрий Иванович. Эту бумажку я вам оставлю. Потом все аккуратно сверите. Здесь вот номера дел, а это – странички… Странно, но все эти дела были у вас в руках. А этих страничек в них уже нет… То есть, кое-где есть, но это где вы перенумеровали. Зря. Заверительные надписи своей рукой подделали… Интересные были документики. И рукописные сообщения из рабочих дел агентуры, и сводочки из разработок, и сигнальчики из литерных дел… Конечно, на стопроцентное уголовное дело здесь тянет, но слабо. Мороки много. Обыски, экспертизы, сличение почерков, отпечатков. Муторное это дело. Но есть еще несколько фактиков. Возможно, и косвенное, но для суда – убийственные. Вернее – для подсудимого. Смотрите там – я красными галочками отметил. Это агентурные сообщения некого «Садура», который в свое время в благородном патриотическом порыве стучал. И на кого?! На того, кто сейчас является одним из наших светочей, одним из лоцманов. И все бы ничего, но сейчас «Садур», в миру Садиков Артур Ильич, тоже не маленький начальник. Даже смог вам, Карин, Этот особняк выделить. И почти забесплатно. С чего это он такой добрый?