Шерриер Кристиан - Не говорите ему о цветах

Между тем, сегодня после полудня он решил, что наступил его смертный час. Двое солдат ворвались в камеру и выволокли его во двор, где проходили расстрелы. Выстроили взвод, связали ему руки и завязали глаза. Парень из пивной задал ему последние вопросы, и Жак Берже ответил на них в полной тишине. Он ожидал уже команды и ружейных выстрелов, но внезапно его развязали, сорвали повязку с глаз и снова бросили в камеру. Целый час после этого он дрожал на своем топчане и пытался обрести спокойствие.

Снова последовали допросы. Жак Берже безмолвствовал, ему нечего было больше сказать. Он потерял счет времени и путал день с ночью. Были допросы, глубокие обмороки и снова допросы. Он сам удивлялся своей выносливости, удивлялся, что до сих пор жив, хотя теперь уже твердо знал, что силы его на исходе, и что не сегодня-завтра он должен заплатить за то, что предпочел родину оккупации. Обер-лейтенант исчез, а если еще теплилась у Жака Берже надежда на освобождение, то она связывалась только с ним.

Итак, в этот день, растянувшись на матрасе, он разглядывал паука над головой и перебирал в уме кучу темных и безрадостных мыслей. Берже услышал отдаленный гул, похожий на канонаду. Союзники приближались, но это не вселяло в него радость. Если линия фронта слишком приблизится к тюрьме, его обязательно расстреляют или же отправят в Германию. Он услыхал, как в замке заскрежетал ключ, и закрыл глаза. Замок, наконец, открылся, и кто-то вошел в камеру. Он разлепил веки. Перед ним стоял обер-лейтенант, а возле двери задержался медик.

— Слушайте внимательно, Берже, — сказал его странный друг. — Я хочу помочь вам бежать. Завтра с самого утра вы проглотите эту таблетку. У вас начнутся страшные рези в желудке; подумают, что вы отравились, и переведут вас в лазарет. Оттуда уже будет легко вас освободить.

Жак Берже взял таблетку из рук обер-лейтенанта и зажал в кулаке. Это был какой-то бред. Как в тумане он видел, что офицеры вышли из камеры. Он тупо рассматривал белую облатку на своей ладони. Конечно, это отрава, он проглотит ее и тотчас умрет, они подсунули ему яд. Хотя зачем, если б они захотели его ликвидировать, просто бы расстреляли. Тогда? Тогда таблетка его последний и единственный шанс… Нет, надо безоговорочно довериться этому человеку, слепо повиноваться и следовать его указаниям, хотя непонятной остается причина, которая толкает обер-лейтенанта помочь ему.

В глубине души рождалась надежда на освобождение. Свобода! Он обязательно будет свободен! Он снова увидит солнце и цветущие луга, услышит шум моря! В Париже живет одна маленькая потаскушка, он бы хотел снова ее увидеть… Жак Берже опять принялся разглядывать таблетку. Внезапно он испугался, что могут придти с обыском и отнять его драгоценность. Он стал метаться по камере и, наконец, засунул облатку в трещину цемента ватерклозета, Потом вернулся и лег на топчан.

Этой ночью он спал только час или два — боялся проспать рассвет. Едва забрезжило и первые слабые лучи прибились сквозь слуховое окно в камеру, он вытащил таблетку из тайника и проглотил ее. От волнения горло его так перехватило, что пилюля не глоталась. Прошел час, и Жак Берже почувствовал первое действие лекарства. Боль возникла и поселилась в глубине его живота, раздув его. Было впечатление, что кто-то забрался внутрь и ножом кромсает его кишки. Он терпел, сколько мог. Одна и та же мысль сверлила мозг: его действительно отравили. Ему стало страшно, он начал колотить в дверь, потом его вырвало. Услышав его крики, явились охранники. С проклятьями они грубо выволокли его из камеры и дотащили до одиночного барака, в котором помещался лазарет. Охранники остались у дверей. Жак Берже корчился в муках на холодном оцинкованном столе, а вокруг него хлопотал врач. Он приподнял голову больного и буквально насильно влил в него противный и удивительно горький напиток. Ледяная жидкость постепенно заполнила все складки его больных кишок, успокоила боль. И постепенно все прошло. Над столом снова склонился человек, но это был уже не медик, а обер-лейтенант. Он быстро сказал Жаку Берже: «Поскорее одевайтесь, возьмите форму», — и протянул ему сверток с одеждой.

Жак Берже, все еще не веря в удачу, механически оделся. В углу комнаты к стулу веревками был прикручен медик с кляпом во рту, но в глазах его искрился смех… Берже был готов. Рукава его формы отмечали лычки фельдфебеля.

Обер-лейтенант открыл боковую дверь из матового стекла, и они попали в узкий коридор. На пути была другая дверь, потом еще одна, а за ней двор, залитый солнцем. Жак на минуту ослеп, так долго он пробыл в темноте. Обер-лейтенант подвел его к мотоциклу с коляской и помог сесть. Мотоцикл завелся с первого раза. Минуту спустя они уже выезжали через железные ворота. Два солдата на посту отдали им честь. Мотоцикл ехал теперь по спокойной тихой улице, и дома по сторонам ее походили на усталые лица.