Евгений Сухов - Бомба для империи

Словом, когда человек в полосатом дорожном костюме исчез из виду, Всеволод Аркадьевич усмехнулся и вернулся в заброшенный дом. Затем неторопливо открыл «парадную» дверь, и в дом вошли «граф» Давыдовский и «старик» Огонь-Догановский. Павел Иванович был в полицейском мундире квартального надзирателя, с шейной бронзовой медалью на Анненской ленте, которые выдавались полицейским чинам «За усердие», а Алексей Васильевич Огонь-Догановский изображал пожилого прокурорского следователя.

– Ну, что? – спросил «прокурорский следователь».

– А все, старик, – ответил Сева. – Клиент, как оно и предполагалось, ретировался, а денежки, – Всеволод Аркадьевич слегка пнул носком штиблеты кожаный саквояж на полу, – остались.

– Слава тебе, господи, – выдохнул Огонь-Догановский, присаживаясь на некоторое подобие табурета. – Выгорело, значит?

– Выгорело, – с облегчением ответил Долгоруков. – И мы стали богаче на сто восемьдесят тысяч с лишком.

Он посмотрел на Ленчика и улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ. Из дальнего угла, отняв от лица руки, щерился в беззубой улыбке отставной актер Городского драматического театра Свешников, который и правда играл некогда вместе с самими Писаревым и Стрепетовой.

– Вставай, Африканыч, чего разлегся, – Всеволод слегка подпихнул носком штиблеты Неофитова. – Хорош jouer la comédie [1].

Африканыч лежал и не подавал признаков жизни.

– Эй, покойничек, поднимайся! – подошел к бездыханно лежащему Неофитову Давыдовский. – Мотаем отсюда, пока нас действительно не сцапала полиция.

«Тело» Африканыча шумно вздохнуло. Затем присело и вытянуло вперед руки. Глаз Неофитов не открывал. Встав с пола, он, с по-прежнему закрытыми глазами и вытянутыми вперед руками, словно собираясь кого поймать, сделал несколько неуверенных шагов по направлению к Севе, как панночка-ведьма, которая встала из гроба в церкви во время свершения молитвы философом Хомой Брутом из рассказа славного сочинителя Гоголя.

– Подымите мне веки, не вижу, – не раскрывая рта, чревовещательно произнес Африканыч подземным голосом. Ну прям как то самое косолапое чудище Вий из гоголевского сказа перед тем, как указать железным пальцем на философа Хому.

– Щас я тебе подыму, – усмехнулся в ответ Долгоруков, убирая от себя протянутые руки Африканыча с шевелящимися пальцами. – Вот лишу тебя твоей доли – тогда узнаешь.

Неофитов быстро раскрыл глаза:

– А вот на это у тебя, Всеволод Аркадьевич, нет никакого права, – заявил он не без сарказма, стирая с губы и подбородка красную струйку, изображавшую кровь, и выплевывая изо рта остатки капсулы с алой краской. – Сначала, видите ли, стреляете в меня, – он потрогал грудь, мокрую от «крови», – а потом собираетесь лишить законной доли? Не выйдет, многоуважаемый друг! Я в нашей махинации был центральной и убиенной насмерть фигурой. А первостепенных фигурантов долей не лишают!

– Ладно, фигура, – улыбнулся Долгоруков. – Ленчик, прибери здесь все – и домой!

Так окончилась афера, о плане которой Сева рассказал своей команде еще на третий день после окончания инцидента с картиной Тициана «Портрет Карла V». Афера прошла – лучше не бывает, можно в учебники вносить. Естественно, по криминалистике. Долгоруков со своей командой грамотно и тонко раскрутили неумного, но жадного до денег курьера, везшего в Санкт-Петербург деньги откуда-то с Урала и остановившегося на время в Казани. Зря, надо сказать, он здесь остановился. А деньги при нем, следует заметить, были хорошие. Даже весьма.

Махинаторы во главе с Севой сыграли на его жадности, познакомившись и заведя с ним дружбу. Дружба же предполагает доверительность и откровенность. Вот они и предложили человеку в полосатом дорожном костюме якобы по дружбе быстро и без особых усилий прокрутить деньги на бирже. Предложение было заманчивым, на первый взгляд беспроигрышным и сулило хорошую выгоду.

– Процентов пятнадцать-восемнадцать навару я тебе через неделю гарантирую, – заверил курьера Сева Долгоруков, представившийся Вольдемаром.

И не обманул: ровно через семь дней добавил к имеющимся ста восьмидесяти трем тысячам рублей, что были у курьера, двадцать пять тысяч своих кровных рубликов, выдав их за полученные проценты. Но когда курьер с Севой пошли забирать деньги, им их отдавать не захотели Африканыч с Ленчиком, представлявшие из себя прожженных биржевых кидал с махровым уголовным прошлым. Пришлось отбирать у них деньги силой, а самих кидал «наказывать» по всей строгости уркаганских понятий.