Вернон Салливан: Я приду плюнуть на ваши могилы

И тут я, невзирая на вопли, как зверь, овладел ею сзади. Она уронила подушку и перестала сопротивляться. В тот момент меня устроила бы даже обезьяна. Джики, видимо, это почувствовала и снова стала отбиваться. Я расхохотался. Это пришлось мне по душе. Джики вырвалась и скользнула в траву, я за ней. Трава там оказалась высокой и мягкой, как надувной матрац. Мы катались по ней, как дикари. Она была загорелой до кончиков сосков, без этих дурацких белых полос от лифчика, которые так портят голых девиц. Гладкая, как абрикос, и голая, как младенец, Джики, когда мне удалось ею снова овладеть, показала, что знает несколько больше младенца. Недурной образчик техники.

Пальцами я ощущал, какая у нее гладкая изогнутая спина и крепкая, как арбуз, задница. Но все это продолжалось едва ли десять минут, после чего Джики сделала вид, что засыпает, но когда я от нее оторвался, она оттолкнула меня, обмякшего, как тюфяк, и побежала к реке.

Я последовал за ней. У самого берега она разбежалась и классно нырнула.

— О, вы уже купаетесь?

Это был голос Джуди. Она жевала травинку, лежа на спине и положив руки под голову. Дик, развалясь рядом, гладил ей ляжки. Тут же валялась пустая бутылка.

— Вторую мы не трогали, — засмеялась она, перехватив мой взгляд.

Я убедился в правоте ее слов и, прихватив бутылку, нырнул. Вода была теплая, я чувствовал себя в прекрасной форме. Набрав адскую скорость, я догнал Джики на середине реки. Глубина была небольшой, и течение почти не чувствовалось.

— Ну что, хочешь выпить? — спросил я, работая одной рукой, чтобы держаться на поверхности.

— Что у тебя за прихваты, как у победителя родео.

— Ладно, ложись на спину.

Она перевернулась, и я, подплыв под нее, обнял ее сверху рукой, протянув второй рукой виски. Джики перехватила бутылку, а я медленно развел ей ноги и вторично взял ее, теперь уже в воде. Она забралась на меня, и мы долго лежали так, лишь слегка шевелясь, чтобы не уйти на дно.

Так продолжалось до сентября. В компанию этих подростков входило еще пять-шесть парней и девиц: Би-Джи, у которой мы брали тогда гитару, плохо сложенная, но приятно пахнущая. Сюзи-Энн — блондинка покрупнее, чем Джики, еще одна шатенка, невзрачная девица, танцевавшая с утра до вечера. Парни были такими дураками, что лучшего не приходилось и желать. Подобной глупости, как совместные выезды из города, я больше не допускал — иначе вскорости мне пришлось бы отсюда убраться. Мы встречались у реки, а источник виски и джина был надежной гарантией тайны.

Я имел всех этих, впрочем, достаточно однообразных девиц по очереди, и это начало мне надоедать. Они занимались этим просто для здоровья, как чистят зубы. Стая обезьян — развязных, прожорливых, шумных и похотливых. Ну да ладно, пока это меня еще устраивало.

Иногда я играл на гитаре, и этого было достаточно, даже если бы я не мог одной левой положить всех этих сопляков разом на лопатки. Они же, в свою очередь, обучили меня джиттер-багу и джайву, и танцевать я тоже научился лучше, чем они: мне это ничего но стоило.

Но вскоре меня снова одолели воспоминания о Малыше, и я стал плохо спать. За это время я дважды виделся с Томом. Он держался молодцом, о той истории мы разговор не заводили, коллеги в школе оставили его в покое, а со мной им сталкиваться не приходилось. Отец отправил Энн Моран в университет нашего округа, брат же ее остался с отцом. Том расспрашивал меня о работе, и я похвастался, что мой счет в банке вырос до 120 долларов. Действительно, во всем, кроме алкоголя, я себе отказывал, а торговля шла неплохо, к тому же я рассчитывал на прибавку к жалованью в конце лета. Том советовал мне не пренебрегать религиозными обязанностями. Он верил в Бога. Я же давным-давно от этого избавился, хотя и вел себя так, чтобы это не бросалось в глаза. Во всяком случае, каждое воскресенье я ходил на службу, как советовал мне в свое время Хансен, хотя и был абсолютно уверен, что веря в Бога, невозможно сохранить рассудок трезвым, а трезвый рассудок был мне нужен, как никогда.

После службы я опять шел на реку. Там мы, как обычно, передавали по кругу девиц, испытывая при этом не больше стыдливости, чем стая вонючих обезьян в пору весенней случки.

Но вот лето кончилось, и начались дожди. Я стал чаще заглядывать к Рикардо. Иногда я утюжил паркет в аптеке с местными кисами и в конце концов научился говорить на их жаргоне лучше, чем они сами.

И Бактон после летнего отдыха стала возвращаться состоятельная публика. Ехали из Флориды, Санта-Моники, из прочих фешенебельных мест. Возвращались загорелыми, впрочем, не более загорелыми, чем мы после лета, проведенного у реки. Они появлялись в моем магазине, постепенно превращая его в клуб встреч.