Вячеслав Жуков - Ненастоящий полковник

И Даша перебралась к родителям. Про то, что оперативники готовятся в ее квартире провести операцию по задержанию преступника, родителям говорить не стала. Сказала, что в квартире идет ремонт, а с Федором они просто поссорились. В очередной раз.

К своему несчастью Федор в этот же вечер имел неосторожность позвонить на квартиру родителей. Даша уже спала и не слышала звонка.

Трубку сняла ее мать. Федор попросил, позвать Дашу к трубке, сказал, что хочет с ней поговорить, но несостоявшаяся теща, поступила по-своему.

– Молодой человек, – сказала она. – Вы изломали моей дочери жизнь. Пожалейте, не губите ее окончательно. Ведь с вами Даша пропадет. Разве вы сумеете сделать ее счастливой?..

И Федор призадумался. Наверное, она права. Что он может дать ей, опер? Счастье?.. Безумно счастлива, Даша бывает только тогда, когда занимается с ним любовью. Так, во всяком случаи, казалось ему. У мента нет будущего. А любовь со временем истлеет в сердце и вместо нее останется пустота и чувство обиды, что все хорошее прошло, кончилось, как все проходит и кончается в этом мире.

– Оставьте мою дочь в покои. Не звоните больше ей, – попросила Дашина мать. Федор настаивать не стал. Положил трубку.

И оставшись один, он теперь частенько задерживался на работе допоздна, не раз вспоминая бывшего начальника эскпертно-криминалистического отдела, Антоныча. Мудрейший был старик. И изречение его, что у опера не может быть семьи, верное. Хотя бы по отношению к Федору. Нет у него семьи, и не будет.

Федор убрал в сейф толстенную папку с уголовным делом, в котором прибавилось теперь несколько протоколов допроса полковника Скворцова и охранников стадиона. Все они стали давать показания.

В управлении уже давно никого не было. И та тишина, которая царила сейчас в коридоре, казалась непривычной. Потому что днем в коридоре слышались голоса, шаги сотрудников и посетителей. Ощущалось какое-то движение. А сейчас, будто все замерло, погрузилось в дрему. И только один майор не спит. Вдруг в этой тишине, Федор услышал шаги. Даже удивился. Кому неймется побродить здесь да еще в такое время. Шаги приблизились к двери майорского кабинета. Дверь открылась, и в кабинет вошел Грек. Уставился на Федора так, словно они давно не виделись. Хотя расстались всего несколько часов назад. Но Грек ведь мастак кроить мордашки. Скроил и на этот раз. Удивленную.

– Смотрю, свет у тебя горит, – сказал он, улыбаясь. – Чего домой не идешь?

Федор решил соврать. О том, что дома ему одному тоскливо, говорить не стал. Лучше нет сослаться на работу. Поэтому кивнув на кипу бумаг, лежащих на столе, сказал:

– Работы полно. Надо справку подготовить для начальства по делу.

Грек, кажется, не поверил. Хитро глянул на майора.

– Ага. Говори. Справку ему подготовить. Врешь, майор.

Федор чуть не разозлился. Он что, должен отчитываться перед этим усачом, почему засиделся в своем кабинете. Вот чего тут делает Грек. Шел бы к себе. А то повадились с Ваняшиным торчать тут. Да мало того, этот усач еще наезжает, а Федор вынужден защищаться. Лучшая защита, это нападение. И Федор сказал напористо:

– Нет, а чего здесь делаешь ты? Ведь вы же поехали с Ваняшиным провожать Оксану на вокзал.

Грек совсем невесело взглянул на майора и махнул рукой.

– Я не поехал с ними. Ваняшин один поехал. Его дело молодое. Чего я мешаться буду. Может, у него чего с ней и получится.

Федор сказал с укором:

– А ты, стало быть, уже старик?

В глазах у Грека была грусть. Он вздохнул.

– Старик, – сказал он и замолчал, вытягивая из майорской пачки сигарет, сигарету. Закурил, потом все с той же грустью проговорил: – Веришь, Федор, я стал замечать, как жизнь проходит. Раньше не замечал. Все торопился, куда-то, зачем-то бежал. А теперь, вроде, и торопиться-то некуда. А Лешка пусть едет. У него еще все впереди. Может, чего и заладится с этой Оксанкой. Она – красавица. Он – ничего. Детишек нарожают. А, Федор, как думаешь? А я крестным буду у них.

Федор смотрел на Грека и видел, что капитан, захандрил. Наверное, позавидовал им молодым, и захандрил. Потому что, как не прискорбно сознавать, но прав Грек. Не видел он жизни. Не видел настоящего семейного счастья, потому что обошло оно усатого капитана стороной. И Федор вздохнул. Обидно стало. Не за себя. За друга.

Майор открыл сейф, достал бутылку водки, кусок полукопчоной колбасы и булку, купленную почти неделю назад и уже успевшую зачерстветь. Из стола достал два пластмассовых стаканчика, в которые и разлил содержимое бутылки.