Наталья Александрова - Единственный свидетель

— Сожалею, мадам, но на вашем счету денег нет.

У Инны земля ушла из-под ног. Она так побледнела, что сотрудник банка забеспокоился.

— Мадам, вы плохо себя чувствуете? Должно быть, вы не привыкли к нашему климату? У нас в это время уже достаточно жарко. Мадам, может быть, налить вам воды?

— Да, воды.., пожалуйста, — слабым голосом произнесла Инна.

К ней подбежали еще двое, усадили в кресло, принесли стакан минеральной воды. Немного отдышавшись, Инна снова обратилась к обслуживающему ее сотруднику:

— Вы уверены, что мой счет пуст?

— Совершенно уверен, мадам.

— Но на него должна была поступить эта сумма денег!

— Я очень сожалею, мадам, но никакие суммы на это счет не поступали, — твердо ответил клерк.

Оставалась надежда, что из-за проклятой жары и разницы во времени Инна перепутала номер счета. Она закрыла глаза и увидела наяву кабинет Светланы, услышала ее голос, как та диктует ей цифры… Нет, все верно, у Инны всегда была хорошая память. Она ощутила, как к горлу подкатила волна черного ужаса. Светлана Анатольевна сотрет ее в порошок. Конечно, Инна нисколько не виновата, что на счет не поступили деньги, но разве Светлану это волнует? Инна не привезла деньги, стало быть, она во всем и виновата. К тому же Светлана может подумать, что это она, Инна, что-то сделала с деньгами.

Светлана способна на все. Что делать? Не возвращаться? Но у Инны мало денег, еле хватило на плохую гостиницу, на руках только обратный билет, и тот нельзя сдать — он аппексный, не подлежащий возврату. А самое главное — как она может не вернуться, если дома ее ждет Павлик, ее бедный искалеченный чеченским пленом сын… Она и так с тяжелым сердцем оставила его по безвыходности своего положения на соседку тетю Дашу, и душа болит — как он там, не впал ли в еще большую депрессию, ест ли, спит ли…

— Простите, мадам, вам уже лучше? — вторгся в ее безрадостные мысли настойчивый голос сотрудника банка.

Инна поняла, что он вежливо намекает на то, что ей пора покинуть банк и не отрывать людей понапрасну, раз счет ее пуст.

— Да, конечно.., я ухожу… Только, если можно, не могли бы вы дать мне выписку о состоянии моего счета… Сальдо или что-то в этом роде…

— Разумеется, — не моргнув глазом, согласился клерк, хотя обычно клиенты не обращались к нему с просьбой подтвердить нулевое сальдо на своем счету.

Он протянул Инне листок с распечаткой и с облегчением проводил до дверей странную нервную клиентку, от которой можно было ожидать чего угодно. Не дай Бог, в обморок грохнется или истерику устроит — возись с ней потом!

Инна не помнила, что делала до обратного вылета. Кажется, она просидела все время в своем маленьком неудобном гостиничном номере.

Когда до самолета осталось два часа, она, как автомат, спустилась к стойке портье и расплатилась. Портье вежливо осведомился, довольна ли она номером, и огорчился, что она пробыла у них так недолго. На улице Инна остановила такси — ей опять попался уже знакомый болтливый киприот. Он тоже удивился ее быстрому возвращению, начал было болтать, как это делают все таксисты в мире, но Инне было не до разговоров.

Таксист обиделся и замолчал.

В самолете соседом Инны оказался высокий пожилой священник с проницательным взглядом темных выразительных глаз. Когда самолет набрал высоту и лег на курс, священник обратился к Инне на хорошем русском языке:

— Простите, что я нарушаю ваш покой, но я заметил, как вы расстроены. Вы, конечно, можете сказать мне, что это не мое дело, но я всю жизнь, сколько себя помню, занимаюсь в основном не своим делом. Позвольте представиться:

Гвидо Монигетти.

— Инна Казакова, — механически ответила женщина.

— Очень приятно. Думаю, вам станет легче, если вы расскажете мне, отчего же так расстроены. Мне всегда посторонние люди рассказывают о своих несчастьях. Бывает, удается чем-то помочь — мои собственные возможности невелики, гораздо больше возможности церкви, — но человеку становится зачастую легче просто оттого, что он рассказал свое горе.

Инна действительно заговорила со священником. Она не стала говорить ему о истории с деньгами, о Светлане Анатольевне, — это было бы разглашением чужой тайны, но она рассказала ему о своем сыне, о том, каким он вернулся с войны, как она пыталась помочь ему, боролась за его жизнь и рассудок…

Священник слушал очень внимательно, ни разу не перебил, и по его глазам было видно, как глубоко он заинтересован ее рассказом и как он сочувствует ее горю. Инна закончила рассказ, замолчала и поняла, что ей стало легче, пусть ненамного.