Эдуард Кондратов - Без права на покой [Рассказы о милиции]

— Кошелек на дороге подобрал?

— Еще выше!

Лизавета развела пухлые руки в стороны.

— Ну тогда уж я и не знаю...

— То-то, — засмеялся Курасов, — то-то!

Он аккуратно поставил на стол водку, неторопливо выложил из авоськи малосольные огурцы в целлофановом мешочке, банку килек в томатном соусе, венгерское сало- шпиг, круто посыпанное красным перцем... Окинул все это хозяйским взором, остался доволен.

— То-то и говорю, женушка, где тебе догадаться. Кишка тонка.

— Ну да, ну да, — зачастила Лизавета, — я у тебя всегда дура, я...

— Обиделась? Экая ты, право, и пошутить нельзя. Так слушай: на заводе премию мне нынче отвалили.

— Ой, Вася! И много?

Курасов снова засмеялся:

— Нам с тобой хватит. Но это, Лиза, не все, то есть не это главное. Главное, мою фотографию на доску Почета повесили.

— He-шутишь? Ну, раз такое дело!... — Лизавета сама откупорила «Старку», сама наполнила рюмки. — За твои успехи, Вася!

— За успехи, — хмыкнул Курасов, придавая словам жены совсем иной, одному ему известный смысл, — за успехи...

Сидели они за столом долго, до тех пор, пока не опорожнили бутылку. Лизавету заметно «повело», Кура­сов же будто и не пил. Такое с ним бывало. Порой с одного стакана водки начинал кренделя выписывать, а случалось, поллитровку залпом из горлышка выцеживал — и ни в одном глазу. Это когда был сильно чем-нибудь озабочен, встревожен или, как сейчас вот, по-настоящему обрадо­ван.

— Чего уж там кривить душой, — сказал он сегодня на собрании, принимая из рук председателя профкома конверт с деньгами, — чего кривить: хотя трудимся мы и не ради славы, а все приятно, если тебя замечают, если тебе оказывают уважение и почет.

Товарищи по цеху аплодировали ему охотно и дружно, аплодировали тому слесарю-сантехнику Василию Василь­евичу Курасову, которого знали. Знали же они его как человека скромного — никогда не бахвалится, приветли­вого и отзывчивого — в трудную минуту непременно приободрит участливым словом, в меру пьющего — никто не видел его на заводе пьяным, безотказного в работе — надо, задержится после смены и на час и на два, пока не сделает порученного дела. Ну а попросит кто одолжить трешницу или даже десятку — без разговора протянет, ибо деньги при себе он всегда имел, правда, зря ими не сорил.

— Они ведь, — улыбался, — кровные, на земле не валяются.

С ним охотно соглашались. Говорил-то он сущую правду.

Но кто же такой был в действительности Курасов?

Редкий человек живет без мечты, и у каждо­го она своя. Один спит и во сне видит себя артистом, другой готов отдать половину своего состояния, лишь бы получить редкостную, выпущенную еще в прошлом веке почтовую марку, третьего неудержимо зовут и манят дальние страны... У Курасова тоже была мечта, и зароди­лась она давно, когда он был не Василием Васильевичем, а просто Васькой.

— Эх, — прикрыв зеленоватые глаза, поделился он ею однажды со своими дружками, — заиметь бы много-много денег!

— Зачем?

— Ка-ак зачем, ка-ак... — От возбуждения у него в горле сперло. — Да я бы тогда, я бы...

— Чего заикнулся-то? За троих мороженое, что ли, есть станешь? Или сразу по двое штанов носить будешь?

Курасов презрительно фыркнул:

— Темнота!

Разговора на эту тему больше не начинал, и ребята о нем скоро забыли, тем более что серьезного значения ему не придали. Сыты, одеты, обуты — чего еще надо? И в будущем все дороги для полноценной жизни открыты: хочешь — учись, хочешь — работай. Но Курасов рассудил по-своему: учиться, чтобы стать, скажем, инженером, врачом или учителем, — хлопотно и долго, работать — и того хуже, от работы лошади дохнут. А потом, продолжал он рассуждать, такая ли большая выгода, если выучится, например, на того же учителя или впряжется в родном колхозе в лямку механизатора? Не маленький, знает, сколько они получают. Нет, ему нужны большие деньги, и добывать он их будет другим путем. Каким?

Курасов посмотрел на свои тонкие, длинные—про такие говорят: музыкальные — пальцы, стиснул их в ку­лак, затем снова распрямил, проговорил вслух:

— Ловкость рук и, кхе-хе-хе, никакого мошенства.

Первая кража прошла вполне успешно. Правда, в бумажнике, который Курасов вытащил на Курском вокзале из кармана пожилого майора с гвардейскими усами, оказалось всего-навсего семьсот рублей с копейка­ми. Не густо. Но ведь и дались они без особых усилий, и времени ушло не ахти сколько. Около часа на электричке до Москвы (жил он недалеко от Подольска) да там примерно столько же крутился среди пассажиров. Их тогда было на вокзале — пушкой не пробьешь. Кто с фронта возвращался, кто из госпиталя, а кого, наоборот, в госпиталь везли. Война-то закончилась недавно, и года не прошло.