Виктория Платова - Эшафот забвения

Горбовская жила на самой окраине Сходни, в частном секторе, где подвывали собаки, да и освещение оставляло желать лучшего. Уже подходя к дому Горбовской – двухэтажному мрачному особнячку, я наконец-то вспомнила фразу, ради которой приехала сюда. Кажется, в том телефонном разговоре женщина сказала: “Это очень старая песня, Сережа… Вместе со мной ее пели милые матросы…"

Милые матросы, вот оно что. Белые фланельки, бескозырки, лихо сдвинутые набок, и юбка-колокол между ними… Но это ничего не значит, мало ли милых матросов распевают песни с хорошенькими девушками в свободное от вахты и драенья медяшки время… Может быть, это произошло с ночной собеседницей Серьги в совсем неромантическом Северодвинске… Это ничего не значит, сказала я себе и толкнула калитку. В самой глубине темного двора раздалось глухое многоголосое рычание, ну что ж, собаки стерегут здесь каждый дом, ничего особенного.

Впрочем, обезоруживающего лая не последовало, собака лишь деликатно рычала – хорошо воспитанная псинка, ничего не скажешь… Дом стоял в глубине двора, даже слишком далеко от калитки, на первом этаже тускло горел свет, и это приободрило меня: возможно, я не получу ответов на вопросы, которые не сумела сформулировать даже для себя. Но, во всяком случае, я отработаю эту версию до конца и благополучно забуду о ней.

Под неумолчный аккомпанемент глухого рычания я поднялась на крыльцо и тихонько постучала. Никакого ответа. Ужасаясь собственной наглости, я толкнула дверь – она оказалась незапертой.

– Простите, есть тут кто-нибудь? – Сумеречная тишина дома заставила меня понизить голос до шепота.

Несколько минут я постояла у порога, стараясь определить, где находится источник света: он отбрасывал легкие блики на хорошо выскобленный пол. В своих заляпанных грязью ботинках я не решалась ступить на него, но и бесконечно стоять под дверью было глупо.

– Есть кто-нибудь дома? – Я снова повторила попытку и снова не получила никакого ответа.

Если горит свет – значит, хозяева где-то недалеко. Может быть, имеет смысл подождать их на улице? Но, пока я раздумывала, за спиной раздался почти неуловимый шорох. Я резко обернулась, нельзя же так пугать человека, даже непрошеного гостя.

Я обернулась и тотчас же отпрянула.

За моей спиной, кротко улыбаясь, стоял осветитель Келли.

– Ева? – Улыбка на его лице показалась мне зловещей. – Что-нибудь случилось?

Я молчала. Ничье появление не могло поразить меня больше. Окольными путями добыть адрес какой-то старой актрисы, чтобы в результате наткнуться на осветителя из своей съемочной группы, которого видела каждый день и которого даже не замечала.

– Как ваши руки, Ева? – все так же улыбаясь, спросил меня Келли.

– Что? – не поняла я, – У вас вроде были содраны руки?

– Спасибо, теперь все в порядке…

– Как вы нашли меня. Ева? Ведь я не оставлял в группе этого адреса…

– Собственно… Мне нужна Лидия Николаевна Горбовская.

– Зачем? – Улыбка медленно сползла с лица Келли: казалось, только она поддерживала это почти безжизненное лицо в форме – без улыбки оно сразу стало рыхлым.

– Мне нужно поговорить с ней. Выяснить кое-что.

– Боюсь, это невозможно, – сухо сказал Келли.

– Почему? – спросила я, уже зная – почему.

– Она умерла.

Его оплывшее лицо испугало меня.

– Когда?

– Давно. Очень давно.

Очень давно… Вот и все. Можно уходить. Говорить не с кем и не о чем.

– Простите. Я понимаю. Кажется, она была актриса?

– Она была великая актриса. К сожалению, она очень рано умерла. В 1956 году.

И только теперь мне стало по-настоящему страшно. Когда сегодня я разбирала карточки, то прочла, что последний раз Лидию Николаевну Горбовскую приглашали на съемки в самом начале семидесятых. Но она отказалась от роли. Кто и зачем внес отказ Горбовской в карточку, я не знала…

– Но… Этого не может быть…

– Говорю вам, она умерла в 1956 году.

– Но в архиве совсем другие данные. И карточка еще хранится…

– А зачем вы были в архиве? Зачем вам понадобилась Горбовская? – запоздало спросил Келли, и снова в его голосе мне послышалась угроза.

– Мне нужно было кое-что уточнить. Кое о чем спросить ее…

– Вы же ассистент, Ева. Вы не киновед. Не историк кино. Горбовская была достойна даже “Истории кино” Жоржа Садуля. Вот только никто и никогда не ценил ее по достоинству.

Я вспомнила легкомысленно подбритые брови, морячков в белом и аккордеон на фоне нарисованного моря.