Виктория Платова - Куколка для монстра

Этот запах почти оскорбил меня.

Он не имел со мной ничего общего. Только теперь я поняла, как глубоко, как безнадежно Лещ ошибся во мне, как он сам загнал себя в угол призрачной страсти, из которого нет выхода. Жалкие представления о жалкой любви жалкого человека. Черт бы побрал тебя. Лещ, точно так же ты ошибся в Егоре Самарине, таком же жалком, как и ты, которого я – только я! – да еще профессиональные убийцы из команды Лапицкого сделали страстотерпцем и мучеником. Точно так же ты ошибся в своей старой собаке, такой же жалкой, как и ты, которая не смогла разглядеть во мне врага – серьезного врага, опасного врага, безжалостного врага, циничного врага. Врага, который пришел погубить все то, что тебе так дорого. Врага, который пришел разрушить твою жизнь.

– Что с тобой? – тихо спросил Лещ. – Ты плачешь? Только теперь я с ужасом почувствовала, что по щекам моим катятся тихие слезы. Только этого не хватало. Хотя… Хотя, по здравом размышлении, это самая пикантная, самая точная реакция, будем считать, что импровизация удалась.

– Нет. Нет. Я не плачу. Это по-другому называется.

– Тебе понравилось?

– Кажется, я люблю тебя.

– Кажется? – Он все еще боялся подойти ко мне.

– Я люблю тебя.

– Тебе правда понравилось?

– Я не знала, что я такая.

– Ты лучше. Ты много лучше. Ничто не может… Тогда уже я сама подошла к Лещу и, прежде чем он успел испугаться этого, положила ладонь ему на губы.

– Знаешь что, милый? Поедем ужинать…Мы отправились в то самое маленькое кафе на Сретенке, о котором говорил Лещ. Сегодня вечером в нем не было никого, кроме нас и официантов, незаметных и предупредительных. Я не могла ни на чем сосредоточиться. Капли духов, навязанных мне Лещом, жгли запястья и мочки ушей, как клейма, как стигмы, они вносили сумятицу в мою бедную, запрограммированную на уничтожение Леща голову, и мне с трудом удавалось сохранять контроль над собой.

Так, чего доброго, ты можешь переметнуться на другую сторону, Анна, но из этого ничего не получится. Слишком далеко все зашло. Сейчас ты уже не сможешь полюбить его, не потеряв навсегда, – так стоит ли стараться? Сейчас ты уже не сможешь рассказать господину Меньших всей правды без того, чтобы он не отшатнулся от тебя, – так стоит ли стараться? Одно неверное слово, одно неверное движение, и ты останешься на нейтральной полосе, не нужная ни Лещу, ни Лапицкому. И в таком случае пуля в твою надменную голову будет лучшим исходом.

Нет, пулю в голову я не хочу.

Вечеру, казалось, не будет конца. Но это уже мало заботило меня. Мы почти все время молчали, как люди, преодолевшие тяжелый подъем. Все было ясно. После первых признаний всегда возникает чувство неловкости, Анна, учти это и запомни на будущее. Как будто ты достала самыми кончиками пальцев самого дна чувств. А теперь нужно набрать в легкие воздуха и выбрать направление.

Лещ что-то вывел «Паркером» на салфетке и пододвинул ее мне.

«Почему ты молчишь?» – было написано на ней.

«Перевожу дух и осматриваю окрестности наших отношений», – забрав у него ручку, написала я.

«И как тебе этот ландшафт?"

«Мне хочется в нем остаться…»

Скоро место на салфетке кончилось, и Лещ взял другую. Эта невинная игра в расплывающиеся на тонкой бумаге чернильные реплики так увлекла нас, что мы писали весь вечер, не произнося ни слова.

«Я люблю тебя», – подвел итог Лещ и подчеркнул написанное двумя энергичными, не допускающими никаких возражений линиями.

И мне захотелось смять салфетку с признанием и вытереть ею испачканные десертом губы.

…Когда мы вернулись домой. Лещ сразу же замер, как будто почувствовал что-то неладное. Несколько секунд мы простояли в темноте, к чему-то прислушиваясь.

– Что происходит? – наконец не выдержала я. – Ты что-то слышишь?

Не хватало еще, чтобы нерасторопные людишки Лапицкого, в чине ниже лейтенантского, застряли здесь с обыском или забыли традиционный «Сезам, откройся».

– В том-то и дело, что ничего. Мертвая тишина;

– Это что-то значит?

– Не знаю. Старик, – тихо произнес он, а потом приказал:

– Старик, иди сюда!

Пес, который обычно ждал своего хозяина поблизости от дверей, не появлялся.

– Старик, – уже громче позвал Лещ. – Иди сюда, хороший пес!

Никакого движения, никакого постукивания собачьих когтей по полу.

Я поднесла руку к выключателю, но Лещ перехватил мою ладонь.

– Подожди…

– Нужно включить свет. Глупо оставаться в темноте.

– Сейчас… Старик, иди сюда, я тебе говорю.