Виктория Платова - Куколка для монстра

Я замолчала.

– Если вам тяжело говорить, можете не продолжать.

– Нет-нет, все в порядке. Егор сказал, что документы важнее. И что пока они не переданы вам, его жизнь и жизнь людей, которые ему помогали, в опасности. И моя тоже, если я сейчас возьму их. Он сказал: ты можешь отказаться, я пойму.

– Вы не отказались.

– Я не отказалась. Мне плевать на то, что там написано, наверняка ничего нового, еще одна грязь, которая и так всем известна. Коррумпированные чиновники, которые гребут миллиарды, – кого сейчас этим удивишь? Одним выведенным на чистую воду подлецом больше, одним меньше, какая разница? Но меня попросил об этом близкий человек, которому угрожает смерть, разве я могла отказаться, если бы это хоть как-то могло помочь ему?

Что-то новое появилось во взгляде Леща, что-то похожее на сдержанное уважение. Иначе и быть не должно, работа на телевидении приучила его к ненавязчивому пафосу изложения, красивые жесты всегда трогают его; люди, подобные Михаилу Меньших, с готовностью оперируют понятиями «жизнь» и «смерть», это именно их образ жизни. Сейчас нужно чуть-чуть сбить планку, чтобы совсем не уйти в героизм. Героизма за время, прошедшее после Приэльбрусья, у секретарши явно поубавилось, она все-таки слабая женщина.

В глазах моих стояли слезы. Они аккуратно скатывались по щекам к подбородку. Как бы извиняясь за них, я тихо сказала:

– Вы обещали кофе.

– Да. Простите. Я сейчас.

Я видела, как он заваривает кофе, полускрытый стойкой из белого дерева. Интересно, кто же убирает такую прорву квадратных метров, подумала я, все выглядит относительно чистым и ухоженным.

…Когда он вернулся к кровати, я пыталась встать.

– Лежите, лежите, вам нельзя вставать. Голова кружится?

– Есть немного.

– Похоже, у вас сотрясение.

Сотрясение – не то слово, Игнат постарался на славу, который раз помянула я инструктора.

Лещ снова уложил меня в постель и заботливо накрыл одеялом. Устроившись на подушках и удобно уложив раненую руку, я взяла чашку кофе. Сделав несколько глотков, отставила ее и похвалила Леща:

– Вы прекрасно завариваете кофе.

– Я все делаю прекрасно, – в этой фразе не было и намека на кокетство, только констатация. – А сейчас отдыхайте.

Очень мило с его стороны, тем более сейчас, когда мое сознание плывет, покачивается, как лодка на волнах. А для того, чтобы обработать Леща, мне нужна ясная голова.

Лещ еще не отошел от моей постели, когда раздался настойчивый звонок в дверь. Я вздрогнула.

– Не волнуйтесь. Это Эдик. Врач.

Эдик оказался несерьезным молодым человеком, больше похожим на бас-гитариста какой-нибудь продвинутой группы, чем на врача: длинный неухоженный хайр (привет Анне от старых системных хиппи), такая же неухоженная джинса, дешевые серьги в ушах, дешевые перстни на пальцах.

– Врач? – с сомнением произнесла я.

– Не обращайте внимания на внешность, – успокоил меня Лещ. – Лучший хирург Москвы.

– Именно, именно, – весело подтвердил лучший хирург. – Меня даже в Кремлевку звали, отказался, идиот. Ненавижу властей предержащих. Так бы и резал их скальпелем, невзирая на клятву Гиппократа. – Эдик прижал руки к груди:

– Пардон, пардон, ты не в счет, Лещарик! Тебя бы пришил мирно, ты бы у меня из наркоза не вышел. Самая милая смерть.

– И на том спасибо.

Эдик долго мыл руки – гораздо дольше, чем осматривал рану. Он аккуратно снял бинты, наложенные с вечера Лещом, мимоходом похвалив его за профессиональную перевязку, и углубился в изучение ранения.

– Что, в спину стреляли?

– Получилось, что в плечо, – мягко поправила я Эдика; хороша была бы я сейчас, если бы Костя выстрелил как-то иначе!

– Ненавижу оружие. Ненавижу всех этих наемничков! Так бы и резал их скальпелем, невзирая на клятву Гиппократа. Но, в общем, будем считать, что вам крупно повезло, девушка. Пуля навылет, кость не задета, мясо заживет, будет лучше прежнего… Выше, ниже, вправо, влево, – вы бы здесь не лежали и не смотрели бы на меня такими прекрасными глазами.

– Таким прекрасным глазом, – я улыбнулась. – Один, к сожалению, не видит.

– Ну, это временное явление.

– Когда ты только пострижешься, Эдинька, как тебя только начальство терпит и пациенты не боятся? – не к месту спросил Лещ.

– Меня все обожают, Лещарик, ты же знаешь. А волосы стричь – последнее дело. Вдруг не вырастут?

– Волосы не зубы, вырастут, можешь не беспокоиться. Что с Анной?

– Будем считать, что легко отделалась, – сказал Эдик, заканчивая осмотр и задав мне несколько вопросов о самочувствии. – Значит, так, Лещарик. Сотрясение того, что есть в этой прекрасной головке. Пока ее трогать нельзя. Пусть полежит у тебя дня четыре, я попозже заскочу осмотрю. Сейчас сделаю пару укольчиков общеукрепляющего свойства, – и постельный режим. Дальше будем думать.