Виктория Платова - Смерть на кончике хвоста

— Написала, что необходимо срочно увидеться и что это касается Дарьи. Ее исчезновения.

— И он согласился. Да, он согласился. И написал, что дверь будет открыта. Скорее всего ему трудно передвигаться… Он согласился на встречу, а вы не поехали.

— Я совсем забыла об этом.

— Плохо. Что еще есть в этой машине? — Воронов осторожно постучал по компьютеру.

— Я не знаю. Я открывала только почту.

— Ловко вы меня обставили. Мне бы с самого начала сообразить, что не может такая, извините, усредненная женщина так складно вести сюжет да еще и находиться на шаг впереди меня.

— Нет. Это вы находились на шаг впереди меня. — В любое другое время Наталья возмутилась бы такому откровенному нигилизму, запустила бы в голову шовиниста Воронова его любимым пресс-папье, но сейчас выбора у нее не было. Покорность, глуповатое любопытство и мелкая лесть — вот ее единственное табельное оружие…

Но применять табельное оружие не понадобилось — Воронов пропустил ее замечание мимо ушей.

— Это все, что вы обнаружили?

— Еще вещи… Разные. Ее. Хозяйки.

— Ну это понятно, — Воронов презрительно ощерился. — Демонстрировали дорогие шмотки дружкам и подружкам. Выдавали за свои. Усредненная женщина. Я был прав.

Конечно, конечно, все, что вы скажете, Владимир Владимирович. Но сейчас вы должны мне помочь. Новая и совершенно неожиданная мысль пришла Наталье в голову. Воронов — вот кто может ей помочь: Кто может подтвердить…

— Значит, вы говорите, что за домом наблюдают?

— Да. Сначала он поднялся в квартиру. Назвал имя хозяйки. Пытался показать мне удостоверение. Его машина до сих пор напротив подъезда. Вы же видели…

— А это кто? — Воронов неожиданно заинтересовался фотографиями возле компьютера. Три грации на одном снимке (Дарья и две девушки) и три грации на другом (Дарья, Тума и Денис).

— Не знаю. Видимо, подруги. А на другом снимке — ее молодой человек.

— С которым вы виделись?

— Да.

— В жизни он выглядит не так самодовольно-глупо?

— Не так.

— Жаль, — Воронов выпотрошил рамки и перевернул фотографии. — Так. "Ксюха, Бадер-Бадер, я. «Калипсо». А вот и второй: «Вечер в „Автопилоте“. Декабрь». Что такое «Калипсо»?

— Не знаю. Может быть, какой-нибудь ресторан?

— Да нет, не ресторан, судя по интерьеру… — Еще раз внимательно осмотрев фотографии, Воронов снова сунул их в рамки. И аккуратно протер все поверхности рукавом рубашки.

— Вы, я смотрю, тоже не горите желанием оставлять здесь свои отпечатки, — не удержалась Наталья.

Воронов ничего не ответил. Он еще раз внимательно осмотрел комнату и втянул ноздрями воздух.

— Где вы нашли чемодан?

— Под кроватью.

— А все эти бумажки — документы, доллары, билеты?

— В рюкзаке.

— Положите все на свои места.

— Но, может быть…

— Думаю, ничего интересного здесь больше нет, — вынес свой вердикт Воронов и двинулся к выходу.

— А я? — растерянно спросила Наталья. — Как же я?

Она с трудом подавила желание уцепиться за худой локоть Воронова, как за соломинку. Еще несколько секунд назад она чувствовала себя в относительной безопасности, она поделила весь груз своей ответственности с другим человеком. Человеком, который проявил к этой истории явную заинтересованность. Но эта заинтересованность оказалась сиюминутной. Очевидно, Воронов не нашел в этих вещах ничего, что хоть как-то могло двинуть сюжет. Или его история должна развиваться совсем по другим правилам. И придуманные им улики будут куда более весомыми, а их расположение в пространстве — более прихотливым.

— Вы же собирались сдаться на милость победителя, — равнодушно заметил Воронов. — Выйти с белым флагом и капитулировать.

— Нет… Они подумают, что я причастна…

— И что вы предлагаете?

— Владимир Владимирович! Я понимаю, что это звучит глупо… Но, может быть, вы позволите мне переночевать у вас?

— У меня?

— Ну да… Хотя бы на коврике в прихожей… Ну, не вечно же он будет торчать у подъезда. Я переночую и завтра же уеду… И вы никогда меня не увидите. И никто меня не увидит… Я обещаю объезжать Васильевский десятой дорогой…

— Уж сделайте одолжение.

— Ночь, Владимир Владимирович… Всего лишь несколько часов. Я не хочу больше оставаться в этой квартире.

— Из-за одной жалкой машины у подъезда?

— А вдруг она не одна?

На лице Воронова отразилась борьба чувств: презрительный рот и сдвинутые брови были против столь эксцентричного предложения эксцентричной женщины. А вот скулы и безвольный колеблющийся подбородок явно сочувствовали. И Наталья решилась на запрещенный прием.