Михаил Бойков - Рука майора Громова

Никакой тропинки не было и приходилось продираться через кусты. Ковалев на ходу бросал короткие, отрывистые замечания, знакомя Холмина с обстановкой преступления: свои объяснения он начал с насыпи, указав пальнем на нее:

— Здесь человека сбросили с поезда. Вот углубление в насыпи. Здесь соскочил второй. Вот его следы. Глубокие. От прыжка. Вот борозда. Еле заметна. И кусты обломаны. Второй тащил первого. Волочил по земле…

Через несколько минут ходьбы Ковалев остановился и, раздвинув кусты, сказал:

— Там костер. Остатки его. Развел убийца. Положил труп. Ожег лицо и пальцы.

— Вы говорите труп, — перебил Холмин. — Значит, по-вашему, человек был убит в поезде?

— Да. Никаких следов борьбы на насыпи нет, — ответил Ковалев.

— Убиваемый мог и не сопротивляться, — возразил Холмин.

— Мог, — согласился Ковалев. — Но не двинулся. На насыпи. Куда упал.

— Вы судите об этом по форме впадины на насыпи?

— Не только.

— Что же еще?

— Нет других следов.

— Но ведь он мог разбиться при падении и умереть.

— Это исключается. Он был задушен. Медицинская экспертиза установила.

— А эксперты у вас хорошие?

— Не плохие. Опытные…

Они подошли вплотную к остаткам костра, Эти остатки были такими, какие часто можно встретить везде: полуобгоревший хворост, уголь, зола, пепел. Ничто не указывало здесь на страшное предназначение костра. Рассматривая его, Холмин спросил Ковалева:

— Куда пошел отсюда убийца? Как вы думаете?

Агент пожал плечами.

— Пока не знаю. Следов не сохранилось: смыл дождь. Я искал. Смотрел. Нет.

— Но ведь они сохранились на насыпи.

— Другая почва. Мягкая. Песок, щебень. Здесь твердая. Чернозем.

— Собаку-ищейку не пробовали?

— Бесполезно. Запах улетучился. Давно.

Холмин обошел костер вокруг, надеясь найти какой-нибудь, хоть самый незначительный, самый малозаметный след. Но его поиски были тщетны. Следы убийцы дождь и время стерли. Холмин хотел уже бросить отыскивание следов, но вдруг, под лучами пробившегося сквозь густые вершины дубов полуденного солнца, в полутора метрах от костра, среди слежавшихся прошлогодних листьев, что-то тускло блеснуло. Он разгреб листья ногой.

— Что вы нашли? — быстро захромал к нему Ковалев.

Холмин поднял находку и, разглядывая ее ответил:

— Пуговицу.

— Дайте посмотреть.

Холмин подал ему маленькую, медную, слегка позеленевшую пуговицу. Взглянув на нее агент ахнул, медленно бледнея:

— Ах, чтоб их… Дело осложняется. Пуговка работника НКВД. С хлястика шинели.

— Что же тут особенного? — удивился Холмин. — Ведь сюда, на место происшествия, приезжали энкаведисты?

— Во время следствия — нет. Ни один, — возразил агент. — До этого. Или после. Могли. Скверное дело. Опасное. Замешаны работники НКВД. Пуговка потеряна недавно. Едва позеленела. Нехорошо.

— Разве не все равно, кто замешан в этом уголовном деле? — напустив на себя вид простака, спросил Холмин.

Ковалев отчаянно замахал на него руками.

— Конечно, нет! Связаться с работниками НКВД? Что вы, что вы? Посадка в тюрьму обеспечена. А я не хочу. Уже сидел. Хватит.

Веко на его глазу поднялось совсем, вся лень, безразличие и расхлябанность мгновенно слетели с липа и фигуры, он окинул Холмина внимательным испытующим взглядом и нерешительно сказал:

— Есть просьба. К вам. Большая. Как к товарищу по работе.

— Какая просьба? — спросил Холмин.

От волнения Ковалев стал более многословным:

— Возьмите это темное дело на себя. Вам все равно. Такими делами вы уже занимаетесь, а я боюсь. Мало чего в жизни боялся, но в тюрьму сесть боюсь. Выручите меня, пожалуйста.

— Позвольте, — перебил Холмин взволнованного агента. — Как же я за это дело возьмусь? Оно в ведении Уголовного Розыска. И потом я другим занят.

— Вы только согласитесь, а остальное я все улажу, не слушая его, настаивал Ковалев. — Ну, что вам стоит? Одним делом больше. А я вам и след дам. Нашел в кармане убитого. От вас хотел утаить, а теперь — берите.

Он торопливо вытащил из кармана бумажник и, достав оттуда сложенный вдвое небольшой листок тонкой, почти папиросной бумаги, протянул его Холмину. Тот развернул бумажку и в первый момент не поверил своим глазам. На ней фиолетовыми буквами пишущей машинки было напечатано:

«Обвинительное заключение по делу гражданина Беларского. Андрея Николаевича».

Дальше следовало перечисление параграфов 58-й статьи и общие многословные фразы обвинения в обычном стиле энкаведистов. Нижняя часть листка, — больше половины его. — была оборвана.