Татьяна Полякова: Час пик для новобрачных

Я заплакала в бессилии, кусая губы, и вдруг поймала себя на мысли, что отказывалась верить в то, что до жути обгорелый труп передо мной — это Глеб. Все во мне протестовало, точно это злая шутка, которая ни при каких обстоятельствах не может быть правдой.

— Это не он! — решила я, не сразу сообразив, что кричу, а потом наступило спасительное беспамятство.

Когда я пришла в себя, за окном шел дождь. Я лежала на кушетке, надо мной склонился врач и монотонно что-то говорил. Я не очень-то слушала, боязливо косилась за его спину, где угадывалась дверь, и мысленно повторяла: “Это не Глеб. Я же знаю, это не он”.

Мысль эта помогла мне собраться с силами. Я сделалась очень спокойной и даже договорилась с женщинами обо всем необходимом. “Это не имеет никакого отношения к Глебу”, — думала я при этом и поторопилась уйти. Я почти смогла убедить себя в том, что так оно и есть на самом деле, но, вернувшись домой и собирая его вещи, я вновь почувствовала страшную тоску и отчаяние, и никакие спасительные мысли мне уже не помогали. Я каталась по полу и выла, отбрасывала прочь костюм, и зарывалась в него лицом, и вновь отбрасывала, и, как в бреду, твердила:

— Господи, господи… — не зная, что просить у бога.

Телефонный звонок прозвучал в осиротевшей квартире как набат. Я бросилась к телефону с нелепой мыслью, что труп в морге в самом деле кто-то другой, что все как-нибудь разъяснится и Глеб, живой и невредимый, вдруг скажет: “Как дела, дорогая?”

— Полина… — Голос звучал испуганно. — Это Володя. Можно, мы приедем?

— Да, — ответила я разочарованно и бросила трубку, жалея, что согласилась, мне никто не был нужен, никто, никто…

Они приехали очень быстро, должно быть, звонили уже по дороге. Я пошла открывать и увидела Володю с женой, ее звали Светлана. Владимир Сергеевич Калганов был нашим адвокатом, его рекомендовал нам один мой знакомый. Володя оказался не только хорошим адвокатом, но и приятным человеком, и мы очень скоро подружились. Светлана, с красными от слез глазами, молча обняла меня и всхлипнула. Мне же это безмолвное выражение соболезнования было неприятно и даже тягостно. Впрочем, неизвестно, как бы я вела себя в подобной ситуации.

Я попыталась взять себя в руки, боясь, что позволю себе что-нибудь резкое и совершенно несправедливое в адрес моих друзей.

— Даже не знаю, что сказать, — пробормотал Володя. — Это… это как гром среди ясного неба. Я узнал полчаса назад. Почему ты не позвонила?

— Прости, — покачала я головой, — я плохо соображаю, что нужно делать. Вот собрала вещи, — кивнула я на кресло и зарыдала. Светлана бросилась ко мне, а Володя с потерянным видом пялился на костюм моего мужа.

Через какое-то время я понемногу успокоилась, Света заварила чай, и мы устроились в гостиной.

— Все, что связано с похоронами, — хмуро начал Володя, — я беру на себя. И не спорь. Так будет лучше. Экспертизу провели… можно забрать тело… Прости, что я говорю все это… — Он закрыл глаза ладонью, точно желая избавиться от наваждения. — Ты знаешь, что Глеб завещал себя кремировать?

— Что? — нахмурилась я.

— Он хотел, чтобы его кремировали. Такова его воля, выраженная в завещании, которое хранится у меня.

— Но почему? — пробормотала я, сама толком не зная, кому адресован этот вопрос.

— Я тебя понимаю, — кивнул Володя. — Решать, конечно, тебе. Но его волю я обязан…

— Если Глеб хотел этого… — растерялась я, закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала.

— Тебе лучше пожить у нас, — обнимая меня, сказала Светлана.

— Нет, — резко ответила я. — Нет. Я хочу побыть одна. Извините. Обо мне не беспокойтесь, все в порядке… Только надо свыкнуться с мыслью…

Света заплакала, в глазах ее мужа тоже стояли слезы. Я торопливо отвернулась.

Они ушли уже за полночь, так и не уговорив меня поехать к ним. На предложение остаться у меня я тоже ответила отказом. Мне хотелось побыть одной, отдаться своему горю, выть и кричать, не сдерживая себя. Иначе можно лишиться разума.

Где-то около двух, когда я сидела на полу, раскачиваясь из стороны в сторону и тоненько поскуливая, зазвонил телефон.

— Ты не спишь? — виновато спросил Володя.

— Нет.

— Я вот что хотел… надо сообщить родственникам. Этим может заняться Светлана. Она приедет утром. Хорошо?

— Да-да, спасибо, — поспешно ответила я и бросила трубку.

Потом поднялась и прошла в комнату Глеба. “Родственники, — крутилось в голове, — родственники…” Насколько мне известно, родственников у него не было. Мать умерла шесть лет назад, другой родни просто не наблюдалось, если не считать отчима, с которым Глеб, кажется, поддерживал отношения. Я должна ему сообщить. Он живет в Екатеринбурге. Где-то в бумагах Глеба наверняка должен быть адрес. Я села за стол, выдвинула верхний ящик и достала записную книжку, судя по записям, муж начал ее всего месяц назад. Другой в столе не оказалось. Счета, кипа ненужных бумаг: гарантия на телевизор и прочая чушь, страховки, потрепанный фантастический роман и пособие начинающему рыболову. Никаких личных записей или просто клочка бумаги с телефонным номером. Не помню, чтобы Глеб получал письма или кому-то звонил, я имею в виду своих личных знакомых. Только отчиму. Но и с ним при мне не разговаривал, просто сообщал: “Пойду позвоню отчиму”. Навестить же отчима никогда не предлагал, да мне бы и в голову не пришло ехать в Екатеринбург…