Татьяна Полякова - Чудо в пушистых перьях

Папуля проживал на другом конце города, состоя в гражданском браке с женщиной по имени Земфира. На самом-то деле ее звали Зинкой, была она профессиональной гадалкой, чем и зарабатывала на жизнь себе и папе. Папуля у меня философ и художник, человек исключительно творческий. Картины его продавались из рук вон плохо, но удивляло это только папу, последователи и почитатели таланта утверждали, что папулино время еще не пришло, что народ еще не созрел и не готов воспринять его творчество, и только после папиной смерти его поймут и оценят. «Да поздно будет», — злорадно добавлял в этом месте папуля. Сторонникам и почитателям он доверял и неоднократно говорил мне: «Когда я умру, ты наконец поймешь, что твой отец — гений». То, что папуля гений, я и так знала, так что его кончина мне без надобности, отвечала на это совершенно искренне я потому что все так и было. Может, папуля посредственный художник, но гениальности у него не отнимешь. К тому же папулю я люблю, хотя и мамуля у нас хоть куда. К счастью, виделись мы с ней нечасто, это я потому так говорю, что жить рядом с гениями совсем нелегко, а мамуля у нас тоже гении Она писала стихи и занималась поисками смысла жизни, разъезжая с этой целью по нашей огромной стране. (Она б могла поехать и за границу но денег на это не было.) Папа же предпочитал оседлость, поэтому мама искала смысл то с летчиком гражданской авиации, то с шахтером из Кузбасса, то со штурманом из Владивостока, пока окончательно не растворилась на просторах Родины, по забывчивости не вернувшись домой.

Мы с папой ждали ее года полтора, потом мама объявилась в Магадане, откуда прислала нам письмо Она звала к себе, сообщала, что сильно выросла как творческая личность, и в доказательство приложила к письму ксерокопию книжки стихов, изданную фондом инвалидов. Слово «инвалиды» папу напугало. Он всерьез забеспокоился за маму, но, как я уже сказала, сам он тяготел к оседлому образу жизни и в Магадан послал меня. Было мне тогда лет шестнадцать, и поездка меня порадовала, тем более что лететь надо было самолетом. Маму я в Магадане не застала, она отправилась в Красноярский край с молодым предпринимателем, а из Красноярского края в Биробиджан. Мама путешествовала, ну и я пыталась не отстать, пока не закончились деньги и каникулы.

На следующий год мама опять обнаружилась, но мы с папой были хитрее и не торопились лететь по ее первому же зову. За пять лет мама прислала восемь писем и шесть книг стихов. Стихи в самом деле стали лучше, кое-что я теперь уже понимала и за маму страшно радовалась, и тут она пригласила меня в гости, присовокупив к приглашению некоторую сумму денег. Папуля сказал: «Надо ехать», и я поехала. В то время мама организовала буддистский монастырь, духовно сойдясь со студентом Московского университета, который находился в розыске, так как год назад в университете встретил мою маму (мама в ту пору была в Москве на конгрессе экстрасенсов, точнее, на конгрессе был ее друг из города Ханты-Мансийска, а мама просто гуляла по столице). Студент домой так и не вернулся. Его родители забили тревогу, но толку от этого было мало. С этим самым студентом мама и вознамерилась основать монастырь. Я нашла мамулю в калмыцких степях в компании симпатичных единомышленников, которые брили головы и ходили босиком. Маме хотелось, чтобы я осталась там навсегда, но жажда духовного перерождения была во мне недостаточно сильна, да и привычка к относительному комфорту упорно не желала отступать, и я вернулась к папуле.

В тот момент папа переживал очень сложный период, период исканий и сомнений. В конце концов он пришел к выводу, что истинный художник должен изучать жизнь. Для начала он приступил к изучению жизни цыган. Цыгане были интересны папуле своим вольнолюбием и неприхотливостью. На счет вольнолюбия умолчу, а вот их неприхотливость лично у меня вызвала большие сомнения. Короче, папа стал их изучать, ушел в табор, кочевал с ними больше трех недель, потом пригласил цыган домой, проснулся утром и обнаружил, что цыгане исчезли, прихватив из квартиры более-менее ценные вещи. Папулю это не остановило, и он начал изучать жизнь уголовников. Слава богу, по этапу он не отправился, но домой, конечно, кое-кого пригласил. Проснувшись утром, он мало что нашел в своей квартире, в основном стены и кое-какую мебель, не представлявшую интереса для граждан. Мне стало ясно, что папино увлечение экзотикой на этом не утихнет, и я поспешила переехать в коммуналку (комната досталась мне в наследство от покойной тетки).