Татьяна Полякова - Список донжуанов

— Понимаю, — кивнула я и начала верить, как советовала Марья.

Утром мы встали поздно. Я бродила по квартире, уговаривая себя сесть за работу, и тут вспомнила, что во вчерашней суматохе так и не отдала конверт с компроматом Олегу.

— Вот черт, — буркнула я. Марья, конечно, услышала.

— Не сквернословь. И поминать лукавого совершенно ни к чему. Ты только о нем подумаешь, а враг человечий тут как тут. Он нам сейчас особенно некстати. Так что воздержись.

— А кто вчера лукавого поминал? — съязвила я.

— Так ослабла душа в мытарствах, вот бес и попутал. А чего ты вдруг о нем вспомнила?

— Забыла Олегу фотографии отдать.

— Не беда, сегодня отдашь. Дай-ка взглянуть, интересно.

Мне интересно не было, но я все-таки устроилась рядом, и мы стали разглядывать фотографии.

— Ну у него и вкусы, — покачала головой Марья. — Ты только подумай, променять тебя на такую корову. Поди метра два, не меньше. А рожа-то до чего пакостная. А у этой нос длиннее, чем ноги. Не нос, а хобот какой-то.

— Марья, говорить так — грех, — напомнила я, чтобы она не увлекалась. Конечно, вкусы у людей разные, но большинство сочло бы девушек на фото очень даже симпатичными.

— Прелюбодейки, — зло фыркнула Марья, сунула фотографии в конверт и протянула мне.

Я набрала номер рабочего телефона Олега. Он оказался на месте, про фотографии он так и не вспомнил — должно быть, тоже здорово переживал из-за вчерашних событий. Я договорилась, что через полчаса буду у него в офисе, и начала собираться. Разумеется, Марья решила ехать со мной.

Не успели мы покинуть двор, как Марья зашептала, по обыкновению уставившись в заднее стекло:

— За нами какой-то хмырь пристроился. На черном джипе.

И в самом деле, взглянув в зеркало, я увидела «Чероки», очень может быть, тот самый, что пасся у нас во дворе. На светофоре он свернул, но на площади опять появился.

— Гранату бы, — мечтательно протянула Марья.

— Душегубка, — усмехнулась я.

— Чего уж теперь, все равно под статьей. Как жить? — сокрушалась Марья, крестясь на купола церквей по дороге. В старом городе, где мы ехали, их великое множество, и крестилась она практически непрерывно. — Просто не знаешь, что раньше случится: посадят или укокошат, господи прости.

Припарковаться возле конторы «Гридин и сыновья» оказалось невозможно, пришлось свернуть в переулок. Едва мы вошли в здание, как нос к носу столкнулись с Андреем Петровичем. Выглядел он почему-то каким-то помятым и вроде бы напрочь растерявшим свое обаяние, однако, заметив меня, расцвел улыбкой и воодушевился.

— Симона, — с чувством, смахивающим на восторг, пропел он и поцеловал меня с таким видом, будто недавний ужин в ресторане давал ему на это право. У Марьи при виде такого зрелища отпала челюсть, а я попыталась вести себя так, будто ничего особенного в его поведении не заметила. — Ты ко мне? — задушевно спросил он.

— Я к Олегу… по делу… к Олегу Михайловичу, — поправилась я. — Он здесь?

То, что он здесь, я знала, а в тот миг могла даже убедиться в этом лично, потому что Олег выглядывал из своего кабинета и с неудовольствием наблюдал за происходящим.

— Зайдем ко мне, — взяв меня под руку, улыбнулся Андрей. — Выпьем кофе, поболтаем. — Он, поглаживая мои пальцы, весьма настойчиво тянул меня по коридору в сторону своего кабинета. Тут взгляд его остановился на физиономии Олега, и он сказал:

— А вы, Олег Михайлович, займитесь… э-э-э… — Он кивнул на Марью, та притормозила, хотя до этой минуты бодро шагала за нами, и с маетой посмотрела на Олега.

— Заходите, — распахнув дверь пошире, произнес Олег, а мы между тем достигли двери кабинета Андрея Петровича с блестящей табличкой на ней.

Кабинет был просторен и навевал мысли о дворянской усадьбе девятнадцатого века и прочих радостях жизни. Он необыкновенно подходил ко всему облику Андрея Петровича. В этом кабинете он выглядел еще значительнее. Однако что-то его, безусловно, беспокоило, хоть он и старался быть любезным хозяином. Усадил меня в кресло, предложил кофе, который сам и приготовил, подкатил хрупкий столик, инкрустированный слоновой костью, и вдруг заявил:

— У меня скверно на душе.

— А-а-а… — начала я, он продолжил:

— Мне тридцать семь лет, и вчера я понял, что моя жизнь прошла впустую.

— Что-нибудь случилось? — кашлянув, осведомилась я.

— Случилось. Я влюбился.

— Так это хорошо.

— Ты так считаешь? А если тебе тридцать семь, ты женат, а девушке, в которую ты влюблен без памяти, нет до тебя дела, это тоже хорошо?