Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— И мы хотели бы просить вас откомандировать нам в помощь вашего участкового Коблева, — добавил Дараев…

— Людей не хватает, — развел руками Туков, — но что же поделаешь. Нельзя отказать областным работникам. Берите моего Махмуда.

— Спасибо, — сказал Жунид. Ему не понравился Туков. С лица не сходит улыбка, а глаза холодные и неприязненные. Однако они сюда приехали не ради того, чтобы завоевывать расположение начальника милиции.

— Чем еще могу помочь? — спросил Туков.

— В Насипхабле живет некий Газиз Дзыбов. Что вы можете сказать о нем?

— Довольно темная личность. Отец белогвардейский полковник, убит в двадцатом году. Мать — простая крестьянка. Газиз как будто внебрачный сын. Определенных занятий не имеет. Часто ездит. Подозреваем, что спекулирует, но пока не попадался…

— Он сейчас в ауле?

— Да.

— Ну что ж, спасибо. Завтра займемся им. Кстати, мы могли бы переночевать здесь, в отделении?

— Разумеется. У нас есть специальная комната. Четыре койки.

— Богато живете, — улыбнулся Дараев.

Туков вдруг бросил испытующий взгляд на Вадима Акимовича.

— А вы оба давно из Краснодара?

— Да уже несколько дней.

— Значит, ничего не знаете?

— О чем?

— Ивасьян арестован!

Начальник отделения сказал это торжествующим тоном И при этом снова выразительно посмотрел на Дараева. Вадим понял.

— Если вы думаете, что меня это известие должно взволновать больше, чем вас, то ошибаетесь, — спокойно сказал он. — А за что же?

— Взятка, связи с контрабандистами а еще… Всех подробностей я не знаю…

— Проводите нас на ночлег, если можно, — попросил Жунид. Его начинало тяготить общества Тукова. С первых же минут разговора он вызывал антипатию.

…Через полчаса они уже лежали в постелях. Коблев мгновенно заснул, а Жунид и Вадим болтали. Это был первый их вечер, когда они разговаривали по душам, откровенно и просто, как это умеют мужчины. Жунид больше слушал и мысленно сопоставлял то, что рассказывал Дараев, со своим собственным житьем-бытьем. У Вадима было совсем другое. Жену он, видно, очень любил, и она платила ему такой же глубокой привязанностью.

Они долго не спали. Наконец Жунид заворочался и вздохнул.

— Я надоел тебе? — спросил Дараев.

— Что ты. Просто я тебе немножко завидую…

— В чем же?

— Не ладится у меня с Зулетой, Вадим.

Дараев был первым, кому Жунид без утайки рассказал все…

Газиза Дзыбова, действительно, можно было назвать красивым. Чуть выше среднего роста, стройный, с густыми вьющимися волосами и атлетическим торсом, он принадлежал к числу тех мужчин, которые отлично осведомлены о своих незаурядных качествах и знают себе цену.

Жунид почему-то сразу представил себе Газиза в роли Дон-Жуана. Выразительные черные глаза, обрамленные густыми ресницами, при случае могли принимать томно-разочарованный вид, как известно, магнетически действующий на девиц определенного сорта. Нос — прямой, с едва заметной горбинкой. Высокий лоб, красиво очерченный рот с полными чувственными губами. На подбородке — ямочка. Кожа на лице — белая, гладкая, как у юноши.

Одет он был по тем временам франтовато. Темно-синие бриджи, вправленные в новенькие хромовые сапоги, такого же цвета гимнастерка, туго перехваченная широким армейским ремнем.

Дзыбов в совершенстве владел русским языком, и Жунид с Вадимом решили учинить ему перекрестный допрос.

Держался он с достоинством и несколько насмешливо. Однако насмешливость эта была почти неуловимой. Словом, придраться было не к чему, даже если бы Жунид и хотел это сделать.

Допрашивали его в одной из комнат райотделения. Хаджиби Туков тоже хотел было присутствовать при допросе, но Жунид вежливо и твердо отклонил его просьбу.

Газиз сидел перед следователями в непринужденной позе, закинув ногу на ногу и, казалось, проявлял живейший интерес ко всему, что происходит в этой неуютной комнатке с двумя письменными столами, сейфом и выцветшей стенгазетой на стене.

Дараев начал первым, как было условлено.

— Ваше имя и фамилия?

— Газиз Хизирович Дзыбов… к вашим услугам, — охотно ответил Газиз.

— Род занятий?

— Поэт, с вашего позволения.

— Стихи, значит, пишете?

— Нет. Видите ли, я назвал себя поэтом несколько в другом смысле. Люди, по моему глубокому убеждению, делятся на две категории: одни воспринимают действительность такою, какова она есть, другие, в зависимости от своего настроения или вдохновения, если хотите, умеют расцветить мир любыми красками. Согласитесь, что последние имеют право хотя бы в мыслях причислять себя к поэтам…