Поздним ноябрьским вечером Жунид и Вадим прибыли поездом в Баталпашинск. Вокзал был маленький, захудалый, городишко тоже весь облезлый и закопченный, как любой населенный пункт, расположенный вблизи от железнодорожных путей.
— В гостиницу? — спросил Вадим, когда они вышли из здания вокзала.
— Куда же еще? — буркнул Жунид и, подняв воротник пальто, зашагал через площадь.
Над городом тяжело и низко висели густые тучи, сыпал мелкий сырой снег.
Дараев шел молча и в который раз задавал себе один и тот же вопрос: что происходит с Жунидом? Со дня их возвращения из Краснодара его не узнать. Замкнулся на все засовы, молчит и без конца сосет папиросу Может, что-нибудь дома? И Дараев решился.
— Слушай, — сказал он, когда они обогнули небольшой сквер с чахлыми, облепленными снегом кустами. — Мы — друзья или нет?
— Ну, друзья.
— Так скажи, что с тобой? Перестань играть в молчанку!. Шукаев остановился, достал пустую пачку из-под папирос, поковырялся в ней и, смяв, отшвырнул в сторону.
— Ты прав. Но не дави на меня. Это пройдет… Видишь ли, мы расстались с Зулетой. Удивляюсь, как тебе никто не сказал об этом в управлении.
— Значит, там знают?
— Еще бы. Ее любовника, жулика и проходимца, Женя Кондарев арестовал у меня на квартире. В общем — сплошная грязь..
— Извини… я не думал.
— Самое удивительное, — горько усмехнулся Жунид, — что мне стало ее жаль. И я, кажется, тоже виноват. Думал только о себе, о своей работе… Ну ладно, идем, холодно.
Гостиница громко именовалась «Золотой фазан». Над входом красовалась выцветшая вывеска с изображением диковинной желтой птицы — не то гуся, не то совы, — долженствующей, как видно, оправдать название. Внутри было уныло и до ужаса провинциально В вестибюле и в коридорах застоялся специфический запах плохо отстиранного белья и кислой капусты, которой торговали тут же, в буфете.
Шукаев, оформляя номер, показал свое удостоверение и спросил, приезжал ли два дня назад некий Мустафа Зизарахов, и если да, то в какой комнате он остановился.
— В семнадцатой, — испуганно округлив глаза, ответила женщина-администратор. — Его с утра нету. Сказал, что сегодня может не вернуться. Но деньги заплатил. Вот, пожалуйста, пропуск…
Номер был под стать всему остальному. Две кровати с пружинными сетками напоминали гамаки: середина изрядно провисала Стенки фанерной тумбочки по краям расслоились от сырости. Настольная лампа не зажигалась, репродуктор хрипел. Но друзья так намаялись за день, что на подобные мелочи не обратили внимания.
— Я думаю, Мустафа отправился к Сахату, — с наслаждением вытягиваясь на жестком тюфяке, сказал Дараев. — А ты все возражал.
— Я и сейчас не очень-то ему верю. Собственно, обманывать нас ему нет расчета, и беспокоит меня не это.
— А что же?
— Напьется где-нибудь — и поминай, как звали. Завалит все дело.
— Авось выдержит… Знаешь, по-моему, он свою миссию воспринимает сейчас, как месть за Газиза.
— На это вся надежда, — сонным голосом отозвался Жунид. — Давай спать.
…Часа в два ночи в дверь постучали. Дараев открыл.
— Входи, входи, Мустафа… сейчас я зажгу свет и разбужу Жунида.
Свет в их комнате погас только перед рассветом.
* * *
Утром слегка подморозило. Дворники ходили по улицам с большими совками и ведрами и посыпали песком тротуары.
Наскоро перекусив в столовой напротив «Золотого фазана», следователи отправились к начальству Миновали вчерашний скверик и вышли на прямую, вымощенную крупным булыжником улицу, где стояло двухэтажное кирпичное здание управления милиции.
Начальник управления, невысокий мужчина с совершенно седой шевелюрой и абсолютно черными густыми бровями, встретил их вежливо, но официально. Внимательно просмотрел документы и только после этого предложил сесть. Назвался он Хасаном Дышековым.
— Чем могу быть полезен?
Шукаев коротко, опуская ненужные подробности, стал рассказывать о деле, которое привело его сюда.
— Минутку, — прервал Дышеков, поднимая телефонную трубку. — Туган? Зайди, пожалуйста, ко мне. Да, сейчас. Тут товарищ из Адыгеи…
Начальник местного угрозыска Туган Гетежев показался Жуниду и Вадиму человеком более простым и симпатичным, чем его шеф. Он был сравнительно молод — лет тридцати пяти, атлетически сложен, смугл, а главное, прост в обращении и словоохотлив.
Жуниду пришлось начать свой рассказ сначала. Дышеков слушал, чуть наклонив голову и разглядывая собственные ногти. Гетежев тут же достал блокнот и записал две-три фамилии, названные Жунидом.
Читать дальше