Виктор Банев - Череп императора

Саша не был похож на типичного гея, как их показывают в кино: жеманного типчика с родинкой на верхней губе и в женском нижнем белье. Двухметровый Саша с пудовыми кулаками и абсолютно лысым, как бильярдный шар, черепом, пил как лошадь, громогласно матерился и был не дурак подраться.

В свое время, еще при коммунистах, Саша успел посидеть в тюрьме, и — звучит фантастично, но факт — говорят, даже пользовался там неким авторитетом. На определенной стадии подпития Саша непременно грабастал самого симпатичного из собутыльников в охапку и жутким грудным голосом сообщал бедолаге: «А теперь, милый, мы с тобой поцелуемся… Возражения?…» Кроме всего прочего, Саша мог запросто заявиться на работу с накрашенными глазами и губами. Отчего становился похож на какого-нибудь второстепенного персонажа фильма «Вурдалаки просыпаются в полночь».

Вчера Саша со своим мальчиком — а у Саши был мальчик, очень вежливый студентик из Финансово-экономического института — по своему обыкновению отправился в бассейн.

— Слушай, нормально себя вели, бля буду, — жаловался он мне. — Плавали там, с вышки прыгали, никого не трогали… А рядом бандюги какие-то плескались… Уроды, бля буду… В общем, обозвали они моего ненаглядного. Не, слышь, бля буду, грязно обозвали, да еще громко так… И когда эта долбаная гейфобия исчезнет, а? Нет, Илюха, ты скажи, когда? Ты ж умный мужик, Илюха. Короче, это… вступился я, ну и… это… огреб, короче… Нет, ну где справедливость, а? Не, бля буду, — уеду я из этой страны. Попрошу сексуального убежища в Голландии…

Я представил себе, как все это выглядело на самом деле. Скорее всего, уже с утра вылакавший не меньше бутылки коньяка, Саша ржал, как конь, на весь бассейн, тряс своей знаменитой серебряной сережкой, вдетой в заросший густой шерстью пупок и норовил прихватить своего студентика прямо в воде. Чем и вызвал праведный гнев непривычных к таким зрелищам граждан.

— Ладно тебе, Саша, — посочувствовал я ему. — Тяжко конечно, я тебя понимаю. Такова уж, видать, ваша гомосексуальная доля. Любишь кататься…

— Да не в том дело… бля буду, — никого ж не трогали, спокойно купались… А по роже все равно получил.

— А может, это, слышь, перейдешь все-таки на девушек, а, Саша? Глядишь, и без синяков будет обходиться.

— Дурак ты, — обиделся Саша. — Всё шутки шутишь, а я, между прочим, в этих очках работать не могу. Я же дизайнер…

Он мог жаловаться на тяжкую долю отечественных гомосексуалистов часами. Это был его конек. Я залпом допил коньяк, запил его кофейком и пожелал Саше поправляться.

— Приложи к глазу от выпитого «Липтона». На следующий день от твоего синяка и следов не останется.

Я вышел из буфета, поднялся на четвертый этаж, отпер дверь кабинета и кинул все еще мокрый плащ на кресло. Ну, что тут у нас?

Из японского аппарата успела наползти длинная, как анаконда, лента факсовых сообщений. Ничего интересного. Просмотрев ее, я скомкал бумагу в огромный ком и швырнул в корзину для бумаг. Так сказать, факс ю. Аккуратная секретарша Оля, которой я оставляю ключ, чтобы она иногда прибирала у меня в кабинете, положила на стол несколько писем от читателей. Не читая, я отправил их вслед факсам. Затем в корзину полетели и подсунутые мне под дверь несколько последних номеров городских газет. Все, порядок вроде бы наведен. Я закинул ноги на стол и с удовольствием закурил.

По идее, самое время сейчас сесть и что-нибудь написать. Этакое актуальное, изложенное с присущими мне чувством юмора и безоглядной репортерской смелостью. Благо не писал я ничего уже почти неделю. Не ровен час, забудет читающая публика, что есть еще на свете такой журналист, как Стогов И. Ю. Однако включать компьютер я не торопился. Зачем? Уж кого-кого, а себя-то я знал прекрасно. Чтобы сесть и хотя бы пару часов спокойно поработать, требуется как минимум отсутствие нависающих над самой головой неприятностей и вытекающее отсюда душевное равновесие. А вот с этим было как раз тяжеловато.

Беседа с консулом Дэном оставила осадок, прямо скажем, неприятный. Беспокоящий осадок. Вежливо вроде поговорили, вкусно пообедали, мирно разошлись… Но не давала мне покою эта беседа. Не давала и все тут.

Прежде всего непонятно, какого, собственно, хрена, вежливый китаец зазвал меня в этот чертов монастырь? Не поленился, позвонил ведь домой, заплатил за обед — и что? Ну полюбовались мы с ним на буддийскую службу. Ну отведали вкусной тибетской баранинки с сырными лепешками. Ну слазили на крышу дацана. А дальше-то что? Стоило ради всего этого и самому тащиться на другой конец города и меня туда же тащить? Чего-то он от меня хотел, к чему-то подталкивал… Но чего хотел? Куда толкал? Так я этого и не понял. То есть и ежу понятно, что предлагал он мне некую сделку. Взаимовыгодный, так сказать, обмен. Но чем, черт его подери, мы должны были с ним обменяться?!