Леонид Влодавец - Ломовой кайф

— Цепляйте их лямками один за другой и командуйте: «Вира!»

Рюкзаки сцепили в подобие «поезда», привязали головной к свободному концу веревки, и капитан крикнул: — Вира!

Ольгерд потянул рюкзаки вверх, а когда дотащил доверху, объявил:

— Сейчас привяжу к веревке камень и отправлю обратно!

Через пару минут в шкуродере загрохотало, а еще через некоторое время из щели вывалился продолговатый камень с привязанной к нему веревкой.

— Поднимаем даму! — сообщил «пан Сусанин».

— Эх, хорошо же вам, мужикам! — вздохнула Милка, когда Топорик помогал ей обвязываться веревкой. — Ни титек, ни задницы — плечи прошли, и все в ажуре.

— Ты, главное, ноги сильно не раскидывай… — хмыкнул Топорик. — Расслабляйся, но не совсем.

— Хам трамвайный! — резюмировала Милка, укладываясь на спину и вползая в «амбразуру». — Я гото-ова-а…

Несмотря на серьезность момента, и сама Милка, и Ляпунов, и Топорик дружно покатились от хохота. А Таран только недоуменно посмотрел на старших товарищей: с чего это им смешинка в нос залетела?

Дело в том, что Юрка, родившись в 1980 году, не успел посмотреть телевизионный фильм «Необыкновенный концерт», то есть отснятый на пленку спектакль театра кукол по руководством Сергея Владимировича Образцова. Этот фильм довольно часто показывали и после Юркиного рождения, но тогда, когда он был еще несмышленышем. Позже, когда Юрка подрос, этот фильм отчего-то показывать перестали. В общем, он, как и большинство его сверстников, «Необыкновенного концерта» не видел и не мог запомнить одну сценку из этого фильма, где выступала кукла-фокусник с куклой-ассистенткой. По ходу дела голова ассистентки перескакивала на туловище фокусника и наоборот. Но самым смешным во всем этом номере был не сам фокус, а обмен репликами между фокусником и ассистенткой. Фокусник, прежде чем произвести всякие магические телодвижения, говорил утробно: «Шахерезада Степановна!» — а та отвечала протяжным и немного сонным грудным контральто: «Я гото-ова-а…» — точь-в-точь как в данный момент Милка. Казалось бы, ничего смешного в самом содержании текста не было, кроме, может быть, имени-отчества куклы-ассистентки. Но интонации и тембр голоса, с которыми произносилось это самое: «Я гото-ова-а…» — заставляли народ валяться от хохота и в зале кукольного театра, и у экранов телевизоров. Правда, ежели сейчас спросить, как фамилия той актрисы, которая озвучивала эту самую «Шахерезаду Степановну», так не всякий специалист-театровед вспомнит… А жаль!

И Ляпунов, и Топорик, родившиеся в 60-х, и даже Милка, которая была на десять лет старше Тарана, «Необыкновенный концерт» помнили, так что воспроизведенная Зеной фраза мигом заставила их рассмеяться. А Юрке пришлось бы долго объяснять, отчего ржут сии зрелые люди, — он был из другого поколения!

Пока Таран недоумевал, Милка скрылась в дыре. Некоторое время слышались только шорох гидрокостюма по камням да нервное сопение Зены. Да еще камешки какие-то сыпались. Минут через десять Ольгерд доложил:

— Все в порядке, доехала!

— Топорик, вперед! — распорядился Ляпунов.

— Вперед так вперед… — Детинушка, освободив камень, обвязался веревкой и, приняв, как учили, позу «шавасана», произнес: — Тягай!

Сверху долетели надсадные кряки Ольгерда и Милки:

— А ну — р-раз! Еще! И-и — раз! И-и — два!

— Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота! — нервно пробормотал Ляпунов.

Про бегемота и про то, как его спасали, Таран помнил с детсадовских времен, но вот в том, кто написал стихотворение, уже сомневался: то ли Чуковский, то ли Маяковский…

Так или иначе, но Топорика дотащили благополучно. Ольгерд вернул вниз веревку с еще одним камнем, и Ляпунов похлопал Юрку по плечу:

— Давай, юноша! Не дрейфь!

Таран тоже сделал все, как учили. Правда, не стал особо расслабляться, закрывать глаза и представлять себе голубое небо с белыми облаками. Наверное, именно поэтому он успел усечь кое-какие «нюансы». Например, то, что его тянули по руслу подземного ручейка, проточенному в наклонной скальной плите за энное число тысяч или миллионов лет. В данный момент ручеек продолжал течь и представлял собой узенькую струйку, но по весне он, должно быть, расширялся почти до метра или даже больше, может, и весь шкуродер заливал. Так или иначе, но там, где протаскивали Юрку, было что-то вроде желоба, а водичка, струившаяся вниз под его спиной, играла роль смазки, уменьшавшей трение при подъеме.

И все-таки жутковато было видеть справа от себя в неверном, пляшущем свете фонарей неровный, покрытый трещинами свод шкуродера. Иллюзия, что этот свод начинает опускаться, не раз и не два подталкивала Юрку к тому, чтобы сделать какие-то инстинктивные, хотя и совершенно бессмысленные, движения руками или ногами, типа упереться в свод ладонями, локтями или коленями — как раз то, от чего предостерегал Ольгерд. Только понимание того, что многотонные глыбы ему все равно не удержать, спасало Тарана от подобной глупости, которая и впрямь могла бы дорого обойтись. Например, если бы он согнул колено, то оно запросто могло бы встать «в распорку» и Юрку могло бы капитально зажать. То же самое могло бы произойти и с руками.