— Ау, есть кто дома?! — с тревогой крикнул он в тишину, но ответа вновь не последовало.
Не зная, что и предположить, он вышел из кухни и уперся прямо в лестницу, ведущую на верхний этаж. Судя по всему, жилые помещения находились там. Поднявшись, он очутился в маленьком холле и увидел три двери, все они были распахнуты настежь. Первой оказалась маленькая комнатушка со шкафом, тахтой и гитарой на стене. Заглянув во вторую, он сразу увидел Игоря. Тот валялся на неубранной двуспальной кровати, причем как-то странно по диагонали, уткнувшись лицом в подушку. На нем была голубая майка с короткими рукавами и «адидасовские» штаны с пестрыми вставками. Одна рука лежавшего была откинута в сторону, другая поджата под себя. Рядом, на низеньком столике стояла более чем наполовину опорожненная бутылка импортной водки, блюдечко с нарезанным лимоном, пепельница, заполненная окурками, банановая кожура. Здесь же на полу были разбросаны газеты, чья-то летняя одежда, в том числе и детская. Воздух в комнате был тяжелый, спертый, что вынудило Каретникова распахнуть оба окна, оказавшиеся, несмотря на ужасную духоту, закрытыми.
«Надраться успел… — с досадой подумал Каретников, глядя на отрубившегося друга. — Здорово видать ужрался, даже такой тарарам не разбудил. А может он тут в запое все куролесит, никак с пробки не сползет. Странно, очень странно, по телефону говорили — голос трезвый был. Будить, ждать, когда оклемается? — спрашивал он себя, наклонясь над лежащим. — Нет, сколько это пройдет, попробую растормошить…»
— Игоре-ок! — громко позвал он, беря того за руку. — Хорош дрыхнуть, вста…
Не договорив, он на полуслове инстинктивно отпустил руку и отпрянул в сторону, — наверное, жар каленого железа поразил бы его сейчас меньше, чем эта мраморная холодность руки. Страшное озарение пришло к нему вместе с шоком. Не желая верить догадке, он перевернул тело на спину. Игорь был мертв! Глаза его были открыты, невидящий взор устремлен в никуда. На майке, с левой стороны выделялось темно-бурое пятно. Неверными срывающимися движениями он задрал майку кверху; в области сердца в кровяном разводе он увидел едва различимую ранку.
На секунду ему стало дурно: неожиданно закружилась голова, спазм перехватил горло, подступила тошнота. Ноги у него сделались ватными, он присел на кровать. Потом почти машинально, действуя скорее как робот, закрыл покойнику глаза и, находясь в прострации, тупо уставился на недопитую бутылку. Отчаяние, овладевшее им, буквально парализовало его, в голове все смешалось, мысли хаотически метались и путались, он пытался сосредоточиться и не мог.
Телефонная трель, выведшая его из оцепенения, прозвучала в гнетущей тишине печальным реквиемом. Ничего не соображая, он, точно неуправляемый лунатик, добрел до телефона, висевшего на стене, и, сняв трубку, упавшим голосом спросил:
— Кто это? Алло, я слушаю…
— Валерий Дмитрич? — сквозь треск в трубке он все же различил голос Илоны. — Ну, все в порядке, добрались? Я…
— Игорь… — едва выдавил Каретников, но внезапный спазм снова сжал его горло и трубка, выскользнув из влажных пальцев, упала на пол. Он не стал ее поднимать, а развернулся и, будто подталкиваемый в спину кем-то невидимым, не оглядываясь назад, бросился к выходу. Прочь из этого кошмара, на свободу, на воздух, туда, где светит солнце!..
Машина не сразу тронулась с места; руки не слушались, и он никак не мог вставить ключ зажигания. Только выехав на знакомое шоссе, вице-президент «Пикадора» начал понемногу приходить в себя, успокаиваться. Надо было что-то предпринимать, и мозг, высвобождаясь из тисков стресса, принялся лихорадочно работать. По мере приближения к Риге он все полнее осознавал драматизм ситуации, в которой оказался из-за стечения нелепейших обстоятельств. Он ехал на встречу с другом, чтоб получить ответы на мучившие вопросы, а вместо этого жизнь чьей-то злой волей подкинула ему уйму новых. Да каких… в пору сойти с ума!
Ему повезло — Серебрянский оказался на месте, у себя в офисе. После того, как секретарь фирмы переключила телефон, Каретников обратился к нему без предисловий:
— Юлий Викентьевич, мне надо с вами встретиться по очень важному делу. Срочно! Я могу к вам приехать прямо сейчас?
Серебрянский ответил не сразу:
— Сейчас? Так ведь я, дорогой, уже закругляюсь, скоро пять. Это мы при коммунистах до ночи в кабинетах торчали, парились, служебное рвение друг перед дружкой выказывали. Теперь нужды в этом нет — на себя работаем, а не за красное знамя.
Читать дальше