Тара Мосс - Фетиш

Она принялась отчаянно двигать ногами. Разорви веревку! Но та не поддавалась, а впивалась все глубже. Боль была невыносимой.

Эд стоял над ней, и губы его кривились в усмешке. Тонкие руки в латексных перчатках элегантно держали скальпель, и она видела, как неотвратимо приближается его острый конец к ее обнаженному телу, обнаженной груди.

В округе было всего четыре дома. Никаких соседей под боком. Вот чем Кассандре нравилось это место. Уединенностью.

Следы вели прямо к дому. Они должны быть здесь.

Энди несся по гравиевой дорожке, смутно сознавая, что следом за ним бежит Джимми. Мокрые брюки тянули в коленях, сбивая скорость, но он все равно бежал изо всех сил. Вот он приблизился к дому, цель была совсем близко. Тусклый свет пробивался в окне спальни. Энди тенью метнулся к двери, приготовившись стрелять.

Лезвие скальпеля было прижато к ее груди, готовое вонзиться в мягкую ткань. Ей хотелось кричать. Хотелось сражаться. Она молила только об одном: чтобы поскорее пришел конец.

Его глаза были совсем рядом и в то же время далеко, в каком-то ином мире.

— Ты готова, мама?

Мама?

Какие страшные слова сорвались с этих мерзких губ.

Ты готова… мама?

Она вспомнила отца, который нежно поддерживал гроб с телом матери.

Ты готова?

Образ матери возник перед ее глазами.

Она сейчас умрет…

Она готова умереть. Подожди! Вот что! Нужно притвориться. Это может остановить его. Что угодно! Пробуй что угодно!

Она закатила глаза и, забившись в конвульсиях, застонала. Скальпель уколол ее, когда она дернулась, прорвал кожу, но не двинулся дальше. Она заглотнула мяч, стараясь сыграть как можно убедительнее. Было ужасно больно, каждая клеточка тела вопила о пощаде, но скальпель убрался.

Теперь он говорил с ней. Что он говорил?

— Ты забываешь правила. Ты не умрешь, пока я не прикажу. Мама должна излечиться. Я не шучу.

Она попыталась заговорить, потребовать освобождения, но звуки, вырывавшиеся из ее горла, скорее напоминали животный рык.

— Я предупреждал тебя: хватит болтать. А ты все не унимаешься. — Он медленно покачал головой, потом улыбнулся и нагнулся над ней, положив руки на голову.

Она почувствовала, как на мгновение натянулись ремни, удерживавшие мяч, и тут же ослабли. Он вынул кляп из ее рта, и из него потянулись нити кровавых слюней. Она опять сделала попытку что-то сказать. Он нагнулся, чтобы выслушать. Теперь он играл с ней, дразнил ее.

На ее хрипы и стоны он ответил:

— Нет, я не отпущу тебя. Нет. Но у тебя такие красивые пальцы ног. Просто восхитительные. Хочешь их попробовать на вкус? Пососать их для меня?

Она кивнула головой, захлебнувшись от очередной попытки заговорить. И указала глазами на веревку, которой были связаны щиколотки.

— Снять веревку? Нет-нет. Я не думаю, что ты такая послушная. Нет, я сам суну тебе в рот пальцы. Ты даже сможешь обгрызть эти ярко накрашенные ноготки.

Скальпель двинулся вдоль ее тела, к ногам, и остановился возле правой стопы. Он пробормотал себе под нос:

— Правая, потому что это правильно…

Он скинул туфлю, и она упала на дощатый пол.

Макейди закрыла глаза, чувствуя, как впивается в кожу скальпель, вызывая горячую и невыносимую боль. Она истошно закричала, и в этом крике утонули все посторонние звуки и шумы. Разноцветные пятна — красные, зеленые, закружились у нее перед глазами, и она провалилась в пустоту…

Громкий хлопок. Он стрелял в нее, он перестал ее резать и начал стрелять. Она открыла глаза, но пелена слез скрывала от нее происходящее. Что-то было не так, она все еще была жива. Еще один хлопок.

Подожди… что-то наваливается сверху… тяжелое. Не что-то, а кто-то… он. Тот человек. Он оказался на ней. Что-то красное в воздухе, льется. Кровь? Кровь повсюду.

Его лицо было совсем рядом, с запавшим языком, с выпученными от ужаса глазами, которые смотрели прямо на нее. Его еще теплое тело казалось ей тяжелым мешком, в котором булькала кровь.

Слова… она слышала слова.

— Все кончено, Макейди. — Ее имя теперь звучало так сладко. — С тобой все будет хорошо. Я здесь, Макейди, я здесь. Спокойно. Все хорошо. Не пытайся говорить. Ты в безопасности.

Энди. Это был голос Энди.

С нее сняли тяжесть, убрали эту бьющуюся в конвульсиях массу. Застывшие глаза уже не смотрели на нее. Она ощутила необыкновенную легкость. Щиколотки освободили от веревок. А теперь — запястья.

Мягко опустилась ткань, прикрывшая ее наготу. Она повернулась на бок, закуталась в покрывало, рыдая от счастья и облегчения, сжалась в комочек, словно защищаясь от боли.