Алла Полянская - Прогулки по чужим ночам

Меня привезли туда в октябре. На проспекте уже опадала кленовая листва, танк стыдливо прятался среди елок, интернат отсвечивал светло-зелеными свежевыкрашенными стенами. Четыре этажа, большие окна. Меня это не заинтересовало, интернат как интернат.

Какой-то мужчина ведет меня за руку, а в моей новой школьной сумке лежит все мое имущество: Медвежонок, пластмассовая голубая расческа, капроновые банты — белые и голубые, книжка «Немецкие народные сказки» с яркими картинками и коробочка с календариками и фантиками. Этот мужчина только что купил мне в магазине маленькие золотые сережки — уши мне пару месяцев назад проколола воспитательница, что подарила книжку, но те сережки были самые простые, а теперь у меня в ушах — блестящие новые с розовыми камешками. И зеркальце он мне купил — круглое, в красивой оправе. И эту сумку, и пенал для карандашей и ручек, и пупсика с одежками и кроваткой, я давно хотела такого. И он купил мне все это — не знаю почему.

Сумку я несу сама, она нетяжелая.

Меня переодевают. Кастелянша, толстая седая женщина, выдала мне стандартный набор: вылинявшее розовое платьице, шерстяная синяя кофточка, школьная форма, белье. Как всегда.

— Тощая какая... Голодная, что ли?

— Нет.

— Как тебя зовут-то?

— Элиза.

— Вон как — Элиза! Красиво, ничего не скажешь. А меня зовут Варвара Ефимовна. Идем, покажу, где твоя спальня. Да смотри, будут обижать — не давайся. Вот, на тебе конфетку, ешь. До обеда-то еще долго. Откуда тебя привезли?

— Из Тулы.

— Идем. Ишь, серьги-то у тебя какие! Батюшки, золотые никак? Береги их да смотри, чтоб не отняли.

Длинный коридор, высокая белая дверь, много дверей. За ними — спальни. Вот в этой буду теперь спать я. Двенадцать кроватей, около каждой тумбочка для вещей.

— Ваши все еще в школе, так что давай, располагайся. — Ефимовна садится на соседнюю кровать. — Господи, какая ж ты тощая! Вас там, в Туле, голодом морили, что ли?

— Нет.

— А это твой медведь?

— Ага.

— И как его зовут?

— Медвежонок.

— Ишь ты... И куколка у тебя новая, и банты какие, а зеркальце-то! Не позволяй отнимать, смотри. Ну, я пойду, а ты привыкай. Да если обижать станут, мне скажи.

Я не знаю, что говорить. Никто никогда не интересовался мной. Хотя... вот, книжку мне учительница подарила — в той школе, куда я ходила. И банты тоже. Она была добра ко мне, не знаю почему. Уши мне проколола, вставила маленькие колечки-серёжки. И этот человек, что привез меня сюда, — он кормил меня вкусными вещами, купил новые серьги, зеркальце и пупсика с одежками, сумку и пенал для школы. Чужой человек, они все чужие. Только эти двое были со мной добры, а больше никто, но это неважно, потому что у меня все равно нет главного — родителей. Я уже достаточно взрослая, чтобы понять — у меня никого нет, и я не называю мамами женщин, которых встречаю. Только иногда, на Новый год, загадываю желание, чтобы наконец нашлась та, настоящая мама, но пока...

— Ну, сиди тут, никуда не уходи. Скоро воспитательница придет.

— Ладно.

Ефимовна уходит, а я остаюсь. Комната такая же, как и в других интернатах, и запах точно такой же.

— Ты новенькая?

Мальчишка рыжий, раскрасневшийся, в коричневых штанах и пиджачке. Почему-то похож на воробья.

— Ну, чего молчишь? Ты новенькая? — переспрашивает он.

-Да.

— А как тебя зовут?

— Элиза.

— У нас тут никого так не зовут.

Я это знаю и без тебя. Такого имени ни у кого нет.

— А меня зовут Вадик. Идем с нами?

— Куда?

— Просто так, гулять. Все в школе сейчас, а я сбежал, ну ее, эту школу. Так что, идем?

— Не сегодня. Может, завтра.

— Хочешь, карандаш подарю?

— Давай, если не жалко.

— На. Тут у вас есть Танька Петрова, будет тебя бить — мне скажешь, я ей так дам, что мало не покажется.

— А почему она будет меня бить?

— Она всех бьет. Эй, Стас, смотри — новенькая!

В комнату заглядывает еще один мальчишка —маленький, черноглазый, его глаза лукаво смотрят на меня.

— Я слышал, ты — Элиза. У нас на речке есть местечко, мы туда ходим хлеб на костре жарить. Возьмем ее, Рыжий?

— А то... И Кук придет. Ты еще Кука не знаешь! А если Танька будет тебя бить, скажи только, мы ей бошку отобьем сразу.

Я и сама умею давать сдачи. Я давно знаю, что надеяться надо только на себя, но это же нормально, по-другому не бывает. Так что с какой стати я буду жаловаться? Ябед не любят, да и кому есть дело до моих жалоб?

— Смотрите, новенькая!

Девочки вбегают в спальню одна за другой. В школьных формах, с портфелями в руках, с одинаковыми короткими стрижками, они кажутся похожими, но это только вначале. Они все разные, и среди них обязательно найдется та, которой я не понравлюсь. А может, и не одна. Мне немного страшно, но я знаю: ничего нельзя изменить, так должно быть.