Кирилл Казанцев - Блатной конвейер

— Теперь рассказал, — задумчиво повторил Поляков. — Вот, значит, как. Не зря я того вашего Хохла… Ладно, я понял.

Майор снова замолчал, глядя перед собой на крышку стола и тихо постукивая карандашом. Что там сейчас варилось в голове участкового, Резенков не знал, но думал, что решение будет правильным. Андреев вообще-то характеризовал своего будущего тестя как человека честного, хотя и излишне прямолинейного. Не от природной туповатости, а по причине такого характера.

— Ты знаешь… — начал Поляков, не поднимая головы. — Я думал, что ты обиду затаил на весь мир после того, ну… случая с моей дочерью. На весь мир и на органы правопорядка.

— Весь мир и органы правопорядка — это конкретные люди, — ответил Сергей. — На конкретных людей я обиду затаил, а при чем тут все органы и весь мир? Один старый и неглупый человек как-то привел очень интересное сравнение: вши заводятся от грязи. Вот и в нашей стране так же. В какой-то области грязи меньше, в какой-то больше. Поэтому и вшей где-то больше, а где-то меньше. Где какие условия созданы.

— Это да, — согласился Поляков. — Местами у нас грязи хватает. И вшей. И грызут они преимущественно людей чистых.

В коридоре затопали торопливые шаги, и в дверном проеме показалась голова другого участкового.

— Иван Захарович… А, у тебя люди.

— Ты чего? — внимательно посмотрел на своего помощника Поляков, уловив тревогу.

Участковый замялся в нерешительности, глянув на визитеров.

— Говори, это свои.

— Не к нам ли бригада из города рванула? Больше десяти машин с бритоголовыми.

— А ты откуда узнал?

— У меня приятель в ДПС, он из Екатеринбурга как раз ехал, на выезде их и видел. Он на посту по рации связался с начальством, а ему сказали, чтобы своим делом занимался. А у него глаз наметан. Я нашим позвонил — говорят, в Верхнюю Лебедянку пока не въезжали.

— Тут ехать пятнадцать минут, — напомнил Сергей. — Не к нам они рванули, а в Сосновое.

— Ладно, иди, — махнул Поляков своему участковому, и тот исчез.

— Вот о чем я и говорил, — снова сказал Резенков и выразительно посмотрел на майора.

Поляков нахмурился еще больше и потянулся к телефону на своем столе. Сергей сидел, курил и наблюдал, как майор пытается уже третьему человеку в РУВД доказать, что в поселке Сосновом может произойти преступление. Ссылаться ему приходилось на некую оперативную информацию, которая, по его мнению, очень достоверна. Майора уже в третий раз осаживали и предлагали заниматься своим участком. Резенков по лицу Полякова видел, что никто всерьез сообщение не принимал и никакой ответной реакции не будет.

Когда Поляков заявил, что он сейчас сам туда выедет, ему было дано указание не дергаться. Если он влезет в какой-то скандал за пределами города, то его обвинят в служебном несоответствии и всяких превышениях власти. Однако все-таки пообещали, что меры будут приняты, и туда кого-то направят, и известят местного участкового.

— Ну, я пойду, — встал Резенков. — Я все-таки на работе должен быть. А Лешку вы прикройте, ладно?

— Подожди, а… — Поляков замялся, о чем-то размышляя. — Хотя ладно, не будем торопить события. В конце концов, бумаги — дело второе. Ладно, иди. Показания мы с тебя потом снимем, если понадобится. И спасибо тебе за информацию.

— Будете бороться? — скептически хмыкнув, спросил Резенков.

— Хотелось бы отыграться кое на ком, — кивнул Поляков. — За свой участок я отвечаю, и краснеть мне приходится не только перед начальством, но и перед жителями. Не волнуйся, хвост прищемлю, насколько смогу, просто сейчас в ситуации надо сориентироваться. Подумать, с какой стороны к этому делу подойти и с чего начать.

Теперь Резенков нисколько не сомневался, что Шурка Корнеев его пытался намеком предупредить. Знал, Корень обо всем, все он знал. И теперь что? Насколько Шурка хорошо знает уголовный мир, его обычаи? Если он намерен убить Магомеда, если он не просто исполнитель, а организатор, то он в очень большой опасности. Понимает ли он это? Догадывается ли, с каким человеком связался? Фома пошел играть по-крупному, практически «ва-банк», а он привык всегда добиваться своего, и любой ценой. И Фоме совсем не нужна ситуация, в которой его потом обвинят во всех смертных грехах, в вероломстве, в нарушении воровских законов. Фоме совсем не нужно, чтобы кто-то затаил после всего случившегося лютую ненависть против него, чувство кровавой мести. И это значит, что подтверждений вероломству Фомы остаться не должно. А подтвердить могут только люди, свидетели. Чем их меньше останется, тем спокойнее будет Фоме.