Кирилл Казанцев - Блатной конвейер

Когда Фома говорил, что не любит суеты и шума, он не кривил душой. Но больше всего старый вор любил, чтобы было все по-его. И чтобы с ним не спорили. Поэтому и в отряде редко кто из маститых уголовников после отбоя засиживался за картами или пускался в иные развлечения. За последние годы, что Фома отбывал в этой колонии, побывали тут всего двое или трое воров, которым он был не указ. Теперь же в отряде царил полный порядок.

Когда Шмак вошел в бытовку, Фоме делали массаж. Что-то там у него сдвинулось, защемилось, и теперь Ворчун старательно разминал и растирал его костлявую желтую спину. Хотя вполне возможно, что старого хитрого вора ничего и не беспокоило в спине, а хотел показать он Шмаку, что полный здесь хозяин.

— Здорово, Фома! — расплылся Шмак в дружелюбной улыбке. — Привет тебе с воли. От пацанов, от Магомеда.

Фома смерил равнодушным взглядом плечистую фигуру уголовника и промолчал. Шмак недоуменно покосился на Ворчуна, на Крючка, и улыбка медленно сползла с его лица. Он хорошо знал Фому, знал, что угадать его настроение сложно. А сесть без разрешения или просто пройти дальше в помещение — запросто можно нарваться на неприятности. Хороший был человек Фома, но со странностями. Хороший, если не злить его.

— Ну, хватит, хватит, — сказал наконец старый вор и стал с кряхтением подниматься. — Иди, Ворчун, отдыхай. Если чего надо будет, так Крючок здесь. А ты иди, иди.

Шмак терпеливо ждал, пока Фома натянет свою зэковскую черную куртку и усядется на табурет посреди бытовки.

— Ну, здравствуй, Шмак, — наконец сказал старый вор, грустно глядя собеседнику в лицо. — Как же ты загремел-то сюда, голубчик? На чем погорел?

— Да фигня, Фома! — оживился Шмак. — По пьяни накосячил. Говорят, порвал кого-то малеха.

— Повезло тебе, — закивал Фома, — прямо ко мне и попал, в эту же зону. Бывает же такое!

— Ниче не бывает, — заверил Шмак, — это Магомед постарался. Он бабки кому надо сунул, вот меня сюда и направили. Все, говорит, Фоме веселее будет. Ты, говорит, как при нем тут был, так и там рядом побудешь.

— А что же Магомед тебя совсем не отмазал? — искренне удивился Фома. — Денег пожалел? Или ты ему дорожку перешел?

— Так ведь… — Шмак напоролся на подозрительный взгляд вора и осекся. — Он и так скостил мне статью, я ж по бакланке пошел. А так бы лет восемь тянуть. Этот, кого я… он сынок там чей-то оказался. Ну и… это Магомед меня вроде как наказал… чтобы я кулаками не махал…

— Ладно, ладно! — Фома кивнул на табурет. — Ты садись, чего торчком стоишь. Ну, рассказывай, как вы там без меня дела в порядке содержите.

Шмак вытер лоб кепкой, которую до этого мял в руках, и сел. Испарина на его лбу не осталась незамеченной Фомой. Рассказ Шмака был сбивчивый, торопливый. Он старательно несколько раз говорил, что Магомед строго велел ему быть при Фоме, во всем ему помогать, беречь и, вообще, быть правой рукой. Старый вор эти заверения пропускал мимо ушей и больше интересовался делами Магомеда да своей семьей.

Если верить Шмаку, то жена Фомы, сорокалетняя красивая женщина, бывшая танцовщица, ни в чем не нуждалась. Раз в год Магомед отправлял ее отдыхать на юг, не скупился. Дочь Фомы Анна, которая жила с мужем в Швеции, тоже была в порядке. Фома кивал с мягкой улыбкой, хотя знал, что у дочери есть проблемы. Муженек ее, еще тот делец, давно имел шведское гражданство, но только за последний год дважды побывал в полиции. И каждый раз за махинации его штрафовали на такие суммы, что жизнь его самого и его жены назвать безмятежной было никак нельзя. Да и сама Анна пристрастилась в последнее время к алкоголю.

Врал Шмак, врал самозабвенно, а почему? Щадил старика? Может, и так, но только Фома придерживался принципа: если человек врет в чем-то одном, то веры ему и в остальном быть не может.

— Ну, спасибо тебе, Шмак, успокоил ты старика, — грустно сказал Фома, склонил голову и изобразил пальцем смахивание навернувшейся старческой слезинки. — Иди, дружок, отдыхай. Нечего режим без толку нарушать. Мы с администрацией в ладу живем. Иди. А завтра тебя поставят на пилораму. Там ребятки хорошие работают, веселые. Скучать не будешь, и срок быстрее пройдет.

— Как? — Шмак от неожиданности выронил кепку. — Как работать? Я же… Ты че, Фома, к «мужикам» меня? Я же при тебе… это… Западло как-то!

— Иди, Шмак, иди. Я сказал, значит, так тому и быть.

Шмак угрюмо глянул на Крючка, не скалится ли, нет ли унижения тут какого. Крючок сидел в сторонке и равнодушно грыз заусенец на пальце. Перечить Фоме себе дороже. Шмак послушно встал и, сдержав вздох, вышел из бытовки. Среди двухъярусных шконок, где посапывали и похрапывали зэки, ему показалось, что шевельнулись две фигуры. Вроде одетые сидели в темноте, или показалось.