Татьяна Полякова - Одна, но пагубная страсть

— Ты чего замерла? — испугалась Наташка, обратив внимание на остекленение моего взгляда. Я кратко изложила свои сомнения. — Ох, да кто кому на ноги смотрит? — всплеснула Наташка руками. — Охрана на рожи смотрит, а ноги им вообще по барабану.

— Но если там видеокамера, то смотреть после ограбления будут пристально, и от их внимания ничего не укроется.

— Мы даже не уверены, что камера там есть.

— А отпечатки? Найдут отпечатки тридцать шестого размера, и мы уже не отвертимся.

— Значит, на дело пойдете в носках, — отрезала Наташка. — Это все равно что перчатки, только на ногах, значит, никаких отпечатков.

— Согласна, — кивнула я, радуясь, что все так просто разрешилось.

— Но как же мы в носках-то? — заволновалась Ленка. — Нас за чокнутых примут.

— Мы снимем обувь в Наташкином кабинете, — утешила я. — Главное, чтоб собак не вызвали. Надеюсь, прежде чем денег хватятся, там все основательно затопчут.

— Каких собак? — побелела Ленка. — В детективах про собак ничего не было.

— Откуда тебе знать, ты же детективы не читаешь?

— Я расширяю свой кругозор. Кое-что уже освоила. Отпечатки были и пули какого-то там калибра, а про собак…

— При чем тут пули? — нахмурилась Наташка. — Мы же никого убивать не собираемся. Да у нас и оружия-то нет!

— А у охраны есть? — озарило Ленку.

— Ну.., должно быть. Иначе что ж это за охрана? Хотя не знаю. Узнать?

— Не надо, — запротестовала я. — Лишние вопросы — лишние подозрения. Есть у них оружие или нет — роли не играет. Если мы на них нарвемся, нам по-любому не уйти.

— Почему же? — вдруг возразила Ленка. — Мы, к примеру, могли бы убежать.

— Уж как ты бегаешь, так лучше бы ползала, — съязвила я.

— Ну, не все такие выдающиеся спортсмены, как ты, — съязвила в ответ Ленка.

— Хорош ругаться-то! — осадила нас Наташка. — На такое дело идем, а вы тут с мелкими склоками… Даже стыдно за вас.

Нам тоже стало стыдно, и мы замолчали.

Во вторник мы проводили Наташку и, признаться, заскучали. Теперь оставалось только ждать, а это, как известно, самое неприятное занятие.

— Надо фазера подготовить, что я дома не ночую, — напомнила Ленка, и мы отправились к ней домой.

Отец ее радостно меня приветствовал, а я тут же попросила:

— Дядя Юра, можно Лена у меня поживет?

— А что случилось? — насторожился он.

Тут надо пояснить, что Ленкина мамуля сбежала от супруга лет пятнадцать назад с офицером-подводником. Следы ее затерялись, а Ленка намекала, что пропажа особого урона семье не нанесла. Ленкину мамулю я помнила смутно, но соседи утверждают, что ее ближайшим родственником был сам черт. С отцом Ленке повезло, если не считать двух исключений: после бегства супруги он ко всем особям женского пола относился с недоверием, подозревал в Ленке дурную наследственность и оттого был при ней вроде цепного пса — везде ему чудились совратители и соблазнители. Его бы слова да богу в уши… В общем, Ленка находилась под его неусыпным надзором, что создавало мелкие неудобства нам и большие ей. Вторым исключением являлись запои, которые тоже имели место быть на почве недоверия и неприятия женского пола. Заведи он подружку, и глядишь, глупые мысли его бы оставили, но при слове «женщина» дядя Юра каменел лицом и не реже четырех раз в год запивал. Но делал это исключительно интеллигентно — запирался в своей комнате и выходил оттуда только на работу. Работал он начальником котельной. Заглянув к нему как-то во время запоя (Ленке хотелось убедиться, что с родителем все в порядке), мы застали его в кабинете, он сидел столбиком и таращился куда-то в угол. Подчиненные привычки своего начальника хорошо знали и в такие дни его не беспокоили. Женщины ему от души сочувствовали, потому как жена негодяйка и он один дочь ставит на ноги, а что запивает иногда, так ведь это по поводу, да и ведет себя тихо. Уверена, многие из них с удовольствием помогли бы ему в нелегком деле выращивания Ленки (к двадцати годам она с трудом преодолела барьер в 158 сантиметров), но, как я уже говорила, от женщин дядя Юра бегал как черт от ладана. Ответ на его вопрос я подготовила заранее и принялась излагать:

— У меня родители на гастролях, а я одна ночевать боюсь.

— Так ночуй у нас, — с радостью предложил он.

— Мне родители должны звонить в девять вечера, у нас уже одиннадцать будет. После девяти тариф другой, потому и звонят поздно.

Мое объяснение вкупе с честным курносым лицом и взглядом голубых глаз, которые никогда не лгут, произвели самое благоприятное впечатление.