Татьяна Полякова - Я — ваши неприятности

— Как ваша семья отнесется к вторжению?

— Никак. У меня нет семьи. То есть я живу отдельно от родителей. У меня большой дом.

— И секретарша, надо полагать, в отпуске, — закончила Серафима.

Илья Сергеевич удрученно опустил глаза долу. Сейчас я была не расположена отгадывать их загадки, другие мысли одолевали. Настроение было безнадежно испорчено, потому мы покинули ресторан и отправились к Тарханову, заехав перед этим к Серафиме за моими вещами.

Дом Ильи в самом деле был большим. Двухэтажный особняк с мансардой недалеко от центра города. Илья объяснил, что ранее на этой улице, застроенной частными домами, жила его бабушка. После ее смерти старенький домик снесли, а на освободившемся участке воздвигли шедевр современной архитектуры из красного кирпича. Лужайка перед домом отсутствовала из-за стойкого нежелания населения понять, что времена меняются и соседи тоже. Вместо лужайки был забор на каменных столбах, с воротами и кованой калиткой. На оставшихся от всего этого великолепия нескольких метрах земли были разбиты клумбы, выглядевшие для конца августа очень нарядно.

Сколько в доме комнат, осталось неизвестным. Илья использовал только три, не считая белоснежной кухни. Ванная комната, куда я направилась, чтобы смыть у неприятное впечатление от встречи с Катковым, была малахитово-зеркальной. Конечно, я не берусь утверждать, что малахит настоящий, но по виду стоило это великолепие, как чистое золото.

Вернувшись из ванной, я застала всю компанию в кухне. Серафима пила чай, а мужчины кофе. Все выглядели удрученными, мне стало ясно, что настроение я им не улучшу. Что ж делать…

— Вам надо лечь пораньше, — сказала Серафима. — Чтобы выехать до жары. Завтра двадцать семь градусов обещали.

— Я никуда не поеду, — скромно сказала я, взяв из ее рук чашку с чаем.

— Что? — нахмурилась Серафима, а Владимир Петрович начал меняться в лице и гневаться.

— Что еще за глупости? — поинтересовался он.

— Почему глупости? — миролюбиво сказала я, желая избежать скандала. — Не вижу причины покидать город из-за типа, которого не научили в детстве прилично себя вести.

— Стоп, стоп, стоп, — постучал ладонью по столу Владимир Петрович. — Лика, ты не понимаешь… Совершенно не хочется говорить, что с тобой может произойти. По мне, так тебе и знать ни к чему, что такое на свете бывает.

— Давайте рассуждать спокойно, — ответила я. — Тетушка ударила младшего и Каткова бутылкой и, слава Богу, жива — здорова. Я думаю, вы слегка преувеличиваете опасность…

— Как же, — хмыкнул верный друг. — Серафима огрела Жорика в своем кабинете, как говорится, тет-а-тет, а ты, дорогая моя, на глазах у всего кабака, в его, можно сказать, родном доме. Ощущаешь разницу?

— Эта сволочь тебя с дерьмом смешает, — серьезно сказала тетушка.

— Но ведь не сегодня, — попробовала улыбнуться я. — В любом случае, не могу я уехать, когда Циркач оторвал свою задницу от стула на целых пятнадцать сантиметров.

— На четырнадцать с половиной, — поправила тетушка.

— Все равно, — сказала я с видом человека, разубеждать которого не имеет смысла.

Тетка посмотрела на меня внимательно, вздохнула и махнула рукой.

— Лика… — сурово начал Владимир Петрович, но Серафима его перебила:

— Бесполезно, друг мой Вовка. Уж коли вожжа под хвост попала, сам черт не остановит. Ослиное упрямство — основное достояние нашей семьи.

Тут подал голос Илья:

— Я ничего не понимаю: кто такой Циркач, при чем тут его задница и что за дурацкие сантиметры?

— Чего ж не понять? — вздохнул Владимир Петрович. — Вот эти леди задумали самолично разобраться с Катковым, для того им и Циркач понадобился, и твоя машина, кстати, тоже.

— Так это все из-за денег? — Илья по качал головой. — Конечно, уступать этой сволоте премерзко, но жизнью рисковать глупо, поэтому деньги лучше отдать. Сто миллионов не та сумма, из-за которой стоит лишаться головы. Я сам поговорю с этим Катковым и решу вопрос.

— Только сунься, — зло сказала Серафима, неожиданно переходя на “ты”. — Не помню, чтобы я тебя просила вмешиваться.

— Эй-эй, — перебил Владимир Петрович. — Речь сейчас не о ваших амбициях, а о том, что Лике в городе оставаться нельзя.

— И все-таки я остаюсь, — улыбнулась я. — И не трудитесь меня разубеждать.

— Хорошо, — верный друг зло кивнул. — Как видно, придется мне отпуск брать.

— Не стоит свой драгоценный отпуск на нас тратить, — сказала Серафима. — А вот больничный мы тебе организуем.