Татьяна Полякова - Бочка но-шпы и ложка яда

Общая ванная находилась на первом этаже. Стараясь никому не попасть на глаза, я спустилась вниз и быстро вошла в ванную. В стеклянном шкафчике лекарств не так много, только самое необходимое.

Разумеется, была и но-шпа, я сама ее неоднократно употребляла, когда требовалось снять боль. Сейчас баночек было две. Одна выглядела образцово. Этикетка на второй заметно поистрепалась, как будто баночку долго носили в сумке или в кармане.

Я взяла пузырек в руки, открыла и высыпала таблетки на ладонь. Таблеток осталось довольно много, и это, безусловно, была но-шпа. Маленькие желтые таблетки. Я рискнула и проглотила одну. Но-шпа.

— Сумасшедший дом, — в который раз за этот день повторила я, собиралась поставить банку в шкаф и тогда обратила внимание вот на что: на этикетке кто-то написал несколько цифр. Они успели поблекнуть, но видны были еще достаточно хорошо.

Похоже на номер телефона. Некто второпях записал его на том, что оказалось под рукой, то есть на баночке с но-шпой. Допустим, именно ее искал Игорь, но врать-то зачем?

— Всему всегда есть причина, — глубокомысленно изрекла я, но причины, как ни старалась, не увидела.

Может, это номер его подружки и он боялся, что банка с но-шпой попадет в руки Крысе и она проявит любопытство? Тогда довольно глупо таскать ее с собой. В досаде я так хлопнула дверцей, что шкафчик едва не слетел со стены.

Я пошла к себе, злясь, что глупые мысли не дают мне покоя, и тут услышала голос Аглаи. Она читала стихи, надо полагать, собственного сочинения. Обычное дело, если она выпьет лишнего. Дверь приоткрылась, и в коридор выглянула Софья.

— Что ты бродишь? — зашипела она.

— Наталья не нашла запонку, зато нашла но-шпу, — буркнула я.

— Зачем ей но-шпа? — удивилась Софья.

— Отвяжись, — сказала я в досаде. Софья прикрыла дверь и скользнула за мной.

— Литературные дамы вконец достали.

— Это цвет нации, — напомнила я.

— Скорее ягоды. Ну ты помнишь: сорок пять — баба ягодка опять…

— У меня сейчас голова треснет, — предупредила я.

— Самое время погулять в саду. Павел бродит там в одиночестве. Твоя подруга перебрала лишнего и спит, как лошадь, кстати, соблюдая приличия, их поселили отдельно. Павел ляжет в гостевой, в левом крыле.

— Оно мне надо? — не выдержала я.

— Я тебя умоляю. Выйди в сад, послушай, как шумят деревья, прогулки под луной очень способствуют зарождению чувств. Должны же мы знать, что у этого типа на уме. И что там с но-шпой? — в обычной своей манере перескакивать с одного на другое спросила Софья.

— Номер телефона.

— Еще раз.

— На банке с но-шпой, которую нашла Наталья вместо запонки, записан номер телефона.

— Чей?

— Откуда я знаю?

— Не нервничай, тебе вредно.

Только чтобы избавиться от нее, я ринулась в сад. Солнце садилось, но в саду было еще довольно светло. Неплохо бы прихватить книгу. Впрочем, читать ее пришлось бы с фонариком. Возле кустов сирени стояла скамья, а чуть дальше висел гамак, туда я и направилась. Бегать по саду в поисках Павла я не собиралась, если судьбе угодно, он сам меня найдет.

Судьбе было угодно. Только я устроилась в гамаке, как почувствовала, что за деревьями кто-то есть.

Кто-то пристально смотрел на меня, должно быть полагая, что я об этом не догадываюсь. Я закинула руку за голову, придав себе вид мечтательной девушки и очень надеясь, что в сгущающихся сумерках он все как следует разглядит. Прошло минут десять, он продолжал стоять, ничем не выдав своего присутствия. "А если это не Павел? — вдруг подумала я. — Или Павел, но с совершенно другими намерениями.

Подойдет и треснет по башке чем-нибудь тяжелым".

Мне вдруг стало не по себе и от надвигающейся темноты, и от тишины, которую нарушала лишь трель соловья, облюбовавшего себе место в кустах. Третий год он радовал нас своими песнями, но теперь и соловей был не в радость, захотелось на свет, ближе к людям.

— Вы долго собираетесь там стоять? — не выдержала я. От дерева отделилась тень, и очам моим предстал Павел. К моему глубокому облегчению, выглядел он не более зловеще, чем обычно. Привалился спиной к шершавому стволу и улыбнулся то ли смущенно, то ли нахально, в том смысле, что вроде бы смущенно, но у него все равно получалось нахально.

Я молчала, покачиваясь в гамаке, и он молчал.

Это должно было создать определенную неловкость, однако я ее, как ни странно, не чувствовала, и он, по-видимому, тоже.

— Устали? — все-таки спросил он. — Сегодня у вас трудный день.