Николай Калифулов: Марионетка

Прошло четыре часа полета, и самолет произвел посадку во Внуково. «Никодима» встретили люди «Калифорнийца» и успешно доставили в загородную резиденцию, заранее подготовленную для него.

«Никодим» проспал всю ночь беспробудным сном. Первую ночь после года отсидки в тюрьме, он чувствовал себя по-настоящему свободным. Он спал, словно младенец в люльке, беззаботно и на мягких перинах. Пробудившись ото сна, он, как та безмятежная девица, нежился в постели. Позволял себе это сейчас, потому что знал, что скоро приедет «Калифорниец» и все это вмиг закончится. Начнется новая, беспокойная для него жизнь. Вот такая жизнь, жизнь на грани фола, его всегда прельщала, всегда хотелось какой-то острой новизны. Именно поэтому когда-то он и переступил ту черту, где с одной стороны закон, а с другой — беззаконие. Сейчас он чувствовал новый прилив сил и энергии. Нервные окончания на теле слегка будоражили его, усиливая остроту психологического возбуждения. Единственная цель, которая сейчас его захватывала полностью, без остатка, — это проводимая им хитроумная игра и возмездие. Именно чувство мести рождает в человеке бурю энергии и негодования. Ни страх, ни совесть не могли быть для него препятствием. «Никодим» вспомнил старую русскую поговорку: «Долг платежом красен». Он улыбнулся, встал с кровати и пошел принимать холодный душ.

Северов на следующее утро прилетел в Москву. Его автомобиль «Мерседес», уже заранее подготовленный, стоял и дожидался его на стоянке. Он сел в него и выехал на магистраль. Въехав в город и подъехав к своему офису, он пробыл там с полчаса. Дав указания своим помощникам, он вернулся к автомобилю и поехал к «Никодиму». Северов заметил, что за ним следует «хвост». Он умел отрываться от «хвоста». Вот и сейчас он, умело применив специальный прием, оторвался от «наружки». Поплутав полчаса по переулкам города, он убедился, что «хвоста» нет. Дорога к «Никодиму», в его новую резиденцию, свободна. Надавив на педаль газа, он увеличил скорость.

«Большая скорость проветривает мозги», — подумал он. Северов глянул на спидометр — стрелка показывала сто шестьдесят.

«Достаточно», — отметил Северов.

Автомобиль, проехав сто километров, въехал в сосновый бор, где на берегу реки открылся прекрасный вид на современный поселок. Он подъехал к большому двухэтажному особняку прямо у реки и посигналил три раза. Ворота открылись, и он въехал на закрытую частную территорию. «Питон» увидел Северова и незамедлительно подошел к нему.

— Что у вас здесь нового? — спросил Северов.

— Пока все тихо!

— Прикажи охране, пусть обследуют близлежащую территорию и прилегающие дороги. Чувство тревоги не покидает меня.

— Хорошо, «Калифорниец»!

Северов вошел в дом. В комнате он увидел посвежевшего «Никодима», который, развалившись в кресле, смотрел очередную передачу по телевизору.

— Проходи, Андрей, устраивайся удобней, будет разговор.

Северов подошел ближе и присел на диван. Посмотрев на бывшего арестанта, он сказал:

— Начну с главного. Соболев сейчас вне досягаемости. Сейчас необходим существенный политический ход, чтобы вокруг него поднять в СМИ шумиху. Важно создать в обществе негативное мнение о Соболеве. Подскажи, «Никодим», с чего надо начинать?

— Об этом я уже думал. Сейчас следует направить в Лондон на встречу с Верижниковым переговорщика, чтобы убедить его предать гласности одну тайну, которая их связывает с Соболевым.

— Кто полетит?

— Лучше тебя с этим делом никто не справится.

— Я понимаю. Верижников — мой друг, и это облегчило бы дальнейшую развязку. Но за мной идет охота. Генерал Шубин обложил меня со всех сторон и вынуждает меня отвалить ему половину акций нефтяной корпорации. Я думаю, вряд ли меня выпустят.

— В таком случае скажи ему, что осталось последнее препятствие, которое ты должен согласовать за рубежом. И он тебя отпустит. Слишком жадный он до денег, чтобы домысливать какие-то хитрые ходы с твоей стороны.

— Вполне резонно!

«Никодим» продолжал:

— Верижников не дурак. Он потребует себе индульгенцию. Он мечтает возвратиться в Россию. Ты пообещай ему это. Тебе он верит. Я знаю, ты ему жизнь когда-то спас в анжерской «зоне». Мне об этом рассказывали. Там, в колонии, тебя помнят, «Калифорниец». Ведь там ты был неплохим «смотрящим».

— Да, было дело. Суровая арестантская жизнь слабости не терпит. Мне часто приходилось доказывать там свое право на жизнь. Одних убеждал словом, других — кулаком. Порой метко сказанное слово убеждает лучше всякого кулака.