Виктория Платова - Смерть в осколках вазы мэбен

— Прошу, сеньорина, мадемуазель, фрейлейн, мисс… Почтите своим визитом мое скромное бунгало.

— И ты всех своих баб зовешь сюда? — Я зашла в коридор. — А мне показалось, что хватит и меня одной.

— Хватит, моя дорогая, теперь ты у меня одна и на всю жизнь.

Еще минут десять Герт мял, тискал и чмокал меня в темном коридоре, но наконец-то отпустил и повел в комнату.

— Может, все-таки включишь свет? — Я шла осторожно, стараясь в темноте не наткнуться на что-нибудь.

— Зачем? — Герт хохотнул. — Я же у себя дома, могу пройти хоть с закрытыми глазами.

Но в ту же секунду на что-то налетел, выпустил мою руку, заматерился. Я старалась не попасть под его размахивающие во все стороны конечности.

— Ладно, Герт, — я примирительно вздохнула, — в другой раз проведешь меня с закрытыми глазами, а сейчас давай-ка врубим освещение.

Герт скрипнул зубами, но все же щелкнул выключателем.

Я огляделась. Никогда раньше мне не приходилось бывать у него дома. Когда он был женат, мы встречались где-нибудь на стороне, а когда наконец-то сбросил с себя узы Гименея, наши пути как-то не пересекались.

Трехкомнатная квартира в старом доме досталась Герту от деда. Мне приходилось бывать в таких. Невероятно высокие потолки, широкие подоконники под узкими, как бойницы, окнами с немыслимо маленькими форточками. Смежный санузел, занимающий не самое маленькое пространство.

Комната, в которой я оказалась, представляла собой зал. Вполне современный, с самой обычной светлого дерева стенкой, заставленной пыльными вазами, с мягкой мебелью, образующей в углу привычный уголок, журнальным столиком под торшером и старым пианино. Надо добавить к этому пузатый комод с одной треснувшей дверцей, огромный палас в абстрактных узорах, застилающий весь пол комнаты, и пучеглазые, с вывернутыми губами африканские маски на стенах. Пыльный кактус на подоконнике не подавал признаков жизни, а каким-то чудом попавший сюда бальзамин изрядно пожелтел и поник, но все же тянулся к свету.

Несомненно, так все было и при Ленке, чувствовалась во всем убранстве заботливая женская рука и неумолимая женская логика, которая все вещи подчиняет своему порядку.

Герт, оставив меня любоваться комнатой, скрылся где-то в недрах квартиры. Пожав плечами, я отправилась дальше. Открыв дверь, осторожно заглянула. Здесь, вероятнее всего, была комната Ксюхи. Стены оклеены веселенькими обоями в желтые цветочки, а сваленные в беспорядке инструменты, стеллажи с разными музыкальными примочками, грудой лежащие в углу картонные коробки говорили о том, что хозяин решил переделать освобожденную детскую в свою music-студию.

Герт вовсю гремел на кухне тарелками и чашками, и я не торопилась составить ему компанию. Так, если в двух комнатах я уже побывала, то это, без всякого сомнения, спальня, в которой Герт провел немало времени со своей законной супругой, когда не отпивался по чужим постелям. Куда-куда, а уж сюда-то мне непременно захотелось заглянуть.

Понятно. Ленка, покидая Герта, видимо, решила не брать с собой ни единого предмета, за исключением своих и Ксюхиных вещей. Массивная двуспальная кровать по-прежнему занимала добрую часть комнаты. Одежный шкаф надежно прикрывал собою угол. На подоконнике пристроился маленький телевизор «Sony», а на письменном столе грудой лежало всякое барахло.

Зато стены!.. Стены смело могли считаться шедевром кипучей деятельности неуемного рокера. Одна с пола до потолка была оклеена плакатами «Серебряного века» в разные годы творчества, другая представляла собой калейдоскоп фотографий отдельных личностей, вырезок и плакатов других групп. Вот в этом-то как раз можно было и не сомневаться. Герт весьма спокойно относился к творчеству своих собратьев по микрофону и гитаре, а некоторых даже уважал.

Я неторопливо провела пальцем по снимку любимца публики конца восьмидесятых, солиста группы «Кино», щелкнула по носу улыбающегося Доктора Кинчева, усмехнулась, вспомнив длинные волосы БГ, которые в подражание ему носили в конце восьмидесятых многие студенты, балдевшие от «Аквариума». А вот и «Странные игры», еще в полном составе. И «Зоопарк» тоже. Я грустно улыбнулась Майку, еще молодому, с задорной пышной шевелюрой. Вздохнула, глядя на тревожную улыбку синеглазого рокера, такого молодого, такого талантливого и так рано от нас ушедшего. Вспомнилась потрясающе холодная зима двенадцать лет назад, когда мороз ломил за тридцать, а моя подруга Анька, охрипшая от слез, принесла страшное известие. Не верилось. Хотелось уснуть и проснуться в прежнем мире. Но ничего не изменилось ни после той длинной страшной ночи, ни потом. Говорят, что время лечит любые раны. Многие ушли, а мы потихоньку продолжаем жить. Да, Герт продолжал смотреть все эти годы на фотографии своих приятелей, живых и ушедших. Наверное, в этих знакомых лицах что-то есть, если он до сих пор не может с ними расстаться.